Как-то был праздник, выпили, как без этого, наши все курили на улице, Ромку кто-то спросил: Ромыч, а что ж без баяна? Все затихли, неудобно так, в лоб-то, а Ромка легко так ответил: да ну его, баловство, но смотрел в сторону. И я понял — ушла из него музыка, но отчего, я не понял. Он-то нормальный вернулся, других и не так война «за речкой» скривила, хоть Димку, хоть Серого.

А потом я женился, переехал, работу сменил, мастером работал, потом начальником участка стал в СМУ, лет, может, восемь-десять не встречал его, а то и еще больше. Слышал краем, что он женился на женщине с его работы, операторше, что ли, или кто ее знает. Слышал, что сын у них.

А потом случилось мне на поселковую свадьбу попасть, не помню уж, то ли кто-то из наших женился на поселковой или из наших девчонок кто-то за поселкового выходил, неважно. Ромка там был. В усах и с баяном. В орденах. И сын его рядом был, тоже с баяном. Ромка сам черный как цыган, а сын у него вышел белобрысый, в Ромкину мать, шейка тоненькая, как у девчонки. И наяривали они на двух баянах, что тебе оркестр Олега Лундстрема, даже лучше. Я не танцую так-то, а тут запритопывал, заприщелкивал пальцами, так мне Ромкина игра всегда нравилась.

Ромыч, говорю, ну до чего ж здорово, до чего ж здорово, Ромка! А Ромка потушил бычок пяткой и говорит: да вот и сын у меня интересуется. И пальцами кнопки этак погладил. Вот это вот движение я увидел и понял, отчего раньше музыка ушла, а теперь вернулась. Не знаю, правильно ли понял, тут и в себе-то не разберешься, но главное — музыка вернулась, все в порядке, жив человек.

Попивает, правда, но на Поселке это дело обычное.

Она теперь носит фамилию Артуш ди Менезиш. У нее на острове Сан-Томе небольшой белый крытый черепицей дом, с палисадником и видом на океан. У нее необременительная офисная работа, заботливый муж, в смешных косичках дочь. У нее старенькие родители в городе, где мы родились.

Тебе хорошо, пишет она. Большая страна, много знакомых, жизнь кипит, пишет она. Я не отвечаю, хмыкаю вслух и не отвечаю. Мне хорошо. Большая моя страна. Кипящая моя жизнь. Все так.

Мне до сих пор перед твоей женой неудобно бывает, пишет она. Я пожимаю плечами, мы еще не были женаты, я не помню даже, были ли мы знакомы с женой. И ничего не отвечаю.

А давным-давно глаза ее были бездонными, потерявшими цвет от глубины. И совершенно безумными.

Я и тогда не отвечал ей. Что я мог ей ответить?

— А вот тут ванная! А здесь кухня! Вот кладовка! — доносились бодрые крики девицы-риелтора то с одной стороны, то с другой.

Валерий Семенович и Белла Александровна только что внесли чемоданы и, переводя дух, осматривались. Потолки невысокие, никакого вестибюля или даже тамбура, дверь с лестничной площадки открывается сразу в гостиную, которую тут принято было называть салоном. Зато огромное окно, за окном пальмы, а не заводские трубы.

— Место хорошее! Тихое! — заливалась канарейкой риелторша.

«И чего старается? — подумал Валерий Семенович. — Деньги за съем уже уплачены, квартиру мы смотрели, не развернемся же мы на пороге».

Место, похоже, действительно было тихим. С конца июня по 1 сентября. В огромное окно салона виднелись школа и спортплощадка. Видимо, для компенсации жильцам отсутствия привычного звукового фона во время школьных каникул.

Кухня оказалась невелика. Да чего там, она была совсем мала. Метров шесть, может, семь, как прикинула Белла Александровна, да еще вытянута чулком. Правда, имелся объемистый холодильник, очертаниями напоминавший когдатошний «ЗиЛ», и новая плита с духовкой.

— Центр города! Вид на море! — Представительница агентства решила отработать всю программу полностью. Может, ей не сказали, что клиенты уже заключили договор на год и заплатили.

Вид на море действительно имелся. Хотя для того, чтоб увидеть море, надо было открыть окно в спальне и высунуться из окна примерно до пояса и пошарить взглядом по сторонам, чтоб поймать между деревьями и зданиями узкий голубой лоскут. «Не беда, для лучшего обзора тут пройтись минут пять», — подумал Валерий Семенович. И, откашлявшись, произнес:

— Спасибо, ммм… Илана, нам все очень нравится.

Риелторша реагировала прекращением с видимым облегчением звонких песен о небывалой удачности во всех отношениях нового дома супругов Розановских и, осветившись милой улыбкой, поспешила отбыть в неведомые дали.

— Ну что, Белла, мы теперь будем жить здесь, — еще раз откашлявшись, произнес Валерий Семенович.

Белла Александровна улыбнулась мужу и кивнула. Точно так же, как тридцать лет назад она улыбнулась и кивнула Валерке, которого еще не привыкла называть мужем и думать о нем, как о муже, когда они притащили свои два чемодана на съемную квартиру, найденную с большим трудом, и слегка перевели дух. Вроде бы тогда он даже сказал ту же фразу.