Шрифт:
Затем, противореча самому себе, я схватил кисти и с яростью прежде всего замазал свою Сарру, казавшуюся мне отвратительной в сравнении с Изабеллой.
— Теперь — за дело! — сказала она.
Я работал с жаром, граничившим с безумием, я работал без отдыха, не чувствуя усталости. Изабелла, сияя королевской улыбкой, казалось, также не чувствовала усталости…
Когда эскиз был закончен — это была та Венера, которой друзья восхищались на выставке Академии, — Изабелла подошла ко мне и опустилась передо мной на колени.
— Я люблю тебя! — сказала она мне.
Да, она произнесла это слово, за которое я отдал бы мою жизнь, мою честь…
Да! Я принадлежал ей и думал, что она моя. Эта женщина овладела моей волей, моей совестью. Она говорила: «Я хочу», — и я повиновался, как раб…
Что сказать вам того, о чем вы не догадались сами? Эта женщина была моим злым гением! Любил ли я ее? Да, если можно назвать любовью бешеную страсть, превращающую человека в раба! За один ее взгляд я совершил бы преступление. Я ничего не думал, я не жил! Она, всегда она!…
Как я уже вам сказал, картина имела громадный успех.
Однажды я отправился на выставку рано утром, когда еще там обыкновенно никого не бывало, и вдруг я заметил, что перед картиной кто-то стоит…
Я тихонько подошел и едва не вскрикнул…
Перед живописной Венерой стояла Венера живая! Да, это была Изабелла, моя любовница!…
Слегка наклонясь вперед, широко раскрыв глаза, она смотрела на картину с невыразимой гордостью.
Она не заметила, как я подошел, и я услышал, как она прошептала:
— Да, я хороша! Хороша, как королева!
— Что ты тут делаешь? — спросил я.
Она взглянула на меня, и ее глаза сверкнули.
Я испугался. В ее взгляде была какая-то угроза, почти ненависть…
— Изабелла! — сказал я, хватая ее за руки.
Она медленно освободилась, не говоря ни слова, и вдруг будто ей в голову пришла какая-то странная мысль, она громко рассмеялась и убежала.
Прежде чем я пришел в себя, она уже исчезла. Странное и тяжелое предчувствие овладело мной. Я бросился к себе в мастерскую. Изабелла не возвращалась…
«Это каприз», — думал я, стараясь успокоить себя.
Время шло, ее все не было.
В полдень ко мне явился англичанин, лорд С.
— Сударь, — сказал он, — что вы хотите за вашу картину?
— Я не продаю ее! — отвечал я резко.
Лорд С. опустил руку в карман и вынул бумажник.
— Сударь, — продолжал он, — я богат, очень богат, назначьте сами цену, я согласен заранее.
— Извините меня, но, к сожалению, я не могу принять ваше предложение. Артист благодарит вас, но человек может сказать только то, что я уже сказал: я не продаю эту картину.
— Почему?
— Ваша любезность, — сказал я тогда, — имеет право на разъяснение с моей стороны. Я отказываюсь продать картину не для того, чтобы добиться от вас более выгодных условий путем, недостойным артиста, уважающего себя. Личный интерес или, лучше сказать, глубокое чувство обязывает меня сохранить эту картину.
При этих словах я заметил, что мой собеседник слегка побледнел.
— Две тысячи гиней, — сказал он.
— Сударь, эта настойчивость…
— Четыре тысячи…
— Еще раз повторяю вам, я отказываюсь…
— В таком случае, — резко сказал он, — я вас убью!
Услыша эту безумную угрозу, я подумал, что передо мной сумасшедший.
— Извините, сударь, — сказал я, улыбаясь, — как ни хороша, быть может, моя картина, она не стоит, все же, человеческой жизни.
Лорд С. взглянул мне прямо в лицо.
— Мне нужна эта картина или ваша жизнь!
— Но тогда объяснитесь, так как я начинаю думать, что вы сошли с ума!
— Я не сумасшедший, — возразил лорд С., — но мое решение непоколебимо. Я не имею права сказать более, но я еще раз предлагаю вам десять тысяч гиней, которые, если не ошибаюсь, составят двести шестьдесят тысяч франков. Я вам даю срок до завтра… В полдень я приду за ответом.
— Но, сударь, я не изменю моего решения… совершенно бесполезна…
— В таком случае я вас убью.
Сказав это, он исчез.
Оставшись один, я спрашивал себя, смеяться мне или опасаться смешной настойчивости этого любителя. Я не боялся его угроз, но меня сильно занимал вопрос: почему он так упрямо желал иметь мою картину?