В самом замке с раннего утра суетились слуги, переставляя мебель, освобождая просторные комнаты. По заведенному вот уже двадцать лет порядку 15 августа многочисленным посетителям разрешалось разгуливать по всему замку.

Это был единственный праздник, ставший традиционным в замке Комбо, который позволяли себе маршал и его верная подруга, постаревшая, печальная, чье существование еще более омрачал глубокий траур. Потеряв Шарля, она постоянно чувствовала себя одинокой. Супруги, казалось, мечтали о вечном покое.

Только одной мыслью, только надеждой жили они: до того как умереть, вновь увидеть, хоть раз, их дорогого императора, который так жестоко страдает на губительном для него острове.

По вечерам, сидя у камина, вороша воспоминания, маршал Лефевр и его жена переносились на Святую Елену. Как там император? Хорошо ли себя чувствует? Продолжаются ли его мучения, может быть, стало еще хуже?.. От узника не поступало никаких известий.

Супруги вспоминали тех преданных слуг, которые пытались организовать побег императора и неизменно получали от него непреклонный отказ.

Последние возвратившиеся со Святой Елены, Элфинстоун и Ла Виолет, подтвердили, что Наполеон никогда не согласится бежать. Он хотел, чтобы Франция сама захотела его освобождения. Только призванный своими подданными император возвратится во Францию.

— Ты знаешь, — обратился Лефевр к жене, — что рассказал старина Ла Виолет? Император больше не желает слышать об авантюрах. Ла Виолету даже не удалось поговорить с ним о наших планах. Он отказывается от любого смелого предприятия, как будто забыл, что мы совершали в Египте, да и не только там, под его руководством. Неужели его сломило бегство из России с одним Коленкуром, на скверных санях, когда он узнал о заговоре генерала Мале?.. Хотя нет, скорее всего, император оставил амбиции, понимая, что для него все кончено, и если он думает о своем сыне…

— Ради сына, — возразила жена, — он должен постараться выбраться с этого жуткого острова и уехать либо во Францию, где его свобода и жизнь, конечно, оказались бы под угрозой, либо в какую-нибудь спокойную и безопасную страну.

— Нет, дорогая! Наш император прав! Он считает, что лучше и вернее завещать трон сыну, дав понять, что сам он ни на что не претендует и согласен умереть на острове. Как только его не станет, ненависть утихнет, исчезнут страхи и недовольство, которые он посеял. Забудутся его ошибки, амбиции, даже преступления, на его совести есть несколько, и останутся только гений и слава. Из его могилы вырвется луч, который осветит чело юного короля Рима, и этому лучу, моя хорошая, мы будем обязаны царствованием, быть может, Наполеона II.

— Ты говоришь так, будто императору осталось недолго! — воскликнула жена. — Надеюсь, ты не получил дурного известия?

— Нет, но у меня такое предчувствие… Мне кажется, что нашему празднику, 15 августа, наступает конец… А потому я хочу, чтобы на этот раз он прошел куда пышнее и веселее, чем прежде.

— И все же… Нет уже былой радости, с тех пор как мы потеряли нашего бедного Шарля, — тихо возразила жена, — тяжко смотреть, как танцует вся эта молодежь, и думать, почему нет среди них самого лучшего, самого душевного, самого веселого, самого живого из всех… Сердце мое сжимается от боли, ведь 15 августа он всегда так радовался, наш мальчик! Мог и с крестьянами выпить, и со стариками поговорить, и девушек подзадорить!.. Он всегда был душой этого праздника. Нет, никто и никогда не заменит его, никогда не заменит… Все же постараемся отметить, как подобает, этот день императора!..

Все было организовано с размахом, маршал не пренебрег ни единой мелочью, чтобы развеселить своих гостей и доставить им удовольствие. Когда, наконец, 15 августа наступило, он первым оказался на ногах, как в юности, будил и распекал свою челядь, желая сам объявить о начале праздника залпами из небольших медных пушек, расположенных по обеим сторонам крыльца, оснащенных снарядами. За пушки отвечал Ла Виолет, назначенный главным пиротехником.

Звонили церковные колокола, и все бедняки округи бежали к воротам замка, где им раздавали монеты.

В девять часов маршал с женой отправились в церковь, сопровождаемые челядью. Служили обычную мессу, но в определенный момент по знаку кюре вступал орган и присутствующие, не раскрывая рта, про себя, пели Те Deum в честь императора Наполеона…

После мессы всех ожидало угощение в замке, затем игры молодежи и традиционное посещение апартаментов.

Маршал с супругой встречали гостей в центральном салоне добрыми словами. Напротив двери поставили в позолоченной раме портрет императора, облаченного в горностаевую мантию, с лавровым венком на голове и скипетром в руке. Гости почтительно застывали при входе.

В другом конце зала находился еще один портрет: Наполеон, в шляпе, рединготе и сапогах, смотрит в подзорную трубу на поле боя. Этот портрет представлял истинно народного героя, так что после величественного изображения увенчанного лаврами монарха людям открывалась другая сторона императора, более близкая им.

День прошел спокойно. К четырем часам накрыли праздничный стол. Обед продолжался долго. Когда он закончился, маршал, подав руку своей жене, прошел к центру стола, взял бокал, наполненный вином, и, подняв его, громко провозгласил: