Вертен начал с изучения частной жизни господина Турнига и быстро выяснил, что тот живет далеко не по средствам, занимая просторную квартиру в Первом округе и содержа летнее шале [79] в Каринтии. [80]

Припертый к стене этими фактами, господин Турниг быстро раскололся под искусным опросом Вертена. Он предпочел сбежать, нежели дожидаться прихода полиции, и, по слухам, теперь работал официантом во Флоренции, подальше от сферы досягаемости австрийских властей.

Доброе имя господина Отто было восстановлено, и он стал старшим официантом у «Фрауэнхубера» — еще один хороший повод для Вертена изменить свое предпочтение кафе с «Ландтманна» на «Фрауэнхубер».

Официант Отто схватил руку Вертена и крепко пожал ее.

— Если вы не против, сударь, миллион благодарностей. И от моей жены тоже. Обычное, как я полагаю, для вас и вашего друга?

Вертен утвердительно кивнул.

Этот обмен любезностями длился всего несколько мгновений, однако же привлек внимание нескольких посетителей, в том числе Ханслика. Гросс, которому было известно о помощи, оказанной Вертеном официанту, сосредоточил свое внимание на музыкальном критике, да и Вертен теперь тоже пристально рассматривал этого человека.

Во взгляде Ханслика не было и намека на то, что он узнал адвоката.

— Господин Ханслик? — спросил Гросс.

Человек-коротышка привстал, кивнув им:

— К вашим услугам, господа. Доктор Гросс и адвокат Вертен, не так ли?

Произнося их имена, он кивнул каждому, перепутав их, но Вертен быстро исправил путаницу, когда они уселись за столик критика.

Гросс сразу же приступил к делу:

— Я полагаю, что вас интересует цель нашей беседы, господин Ханслик.

Легкая улыбка промелькнула на губах критика; он сделал жест своей маленькой рукой — в знак согласия.

— Я признаю, что испытываю некоторое любопытство. Однако как чиновник правительства его императорского величества я повинуюсь официальным запросам.

— Да, — подтвердил Гросс. — Князь заверил нас, что вы являетесь воплощением самого обходительного и любезного слуги отечества.

Вертен знал, что криминалист тщательно выбрал слова «слуга отечества», — диапазон этого значения был широким и мощным. Ханслик принадлежал к числу тех людей, которым было необходимо напоминать об их официальном статусе.

Официант Отто подал два кофе для Вертена и Гросса, появляясь и исчезая почти незаметно.

— Я и мой коллега, адвокат Вертен, имели возможность досконально изучить ваши труды, — продолжал Гросс, — в особенности вашу содержательную и превосходную работу «Прекрасное в музыке», и я могу сказать, что мы считаем вас идеальной фигурой для выполнения этой задачи.

Ханслик весь засиял от похвалы, но одновременно сощурил глаза от недопонимания.

— Что это за задача, господа?

— Князь Монтенуово замыслил проект по просвещению молодежи империи в культурных ценностях. С этой целью он желает подготовить несколько школьных букварей по различным видам искусства, от музыки до живописи, скульптуры и рисунка. Каждый том должен быть написан высшим авторитетом в этой области. Когда дело коснулось музыки, то ваше имя, господин Ханслик, разумеется, оказалось во главе списка.

— Букварь?

Гросс покачал головой:

— Возможно, название выбрано не совсем подходящее. На самом деле книга, посвящающая молодых в музыкальную сокровищницу нашей великой страны. Молодежь должна исполниться восторга от творений наших композиторов. А кому, как не вам, по плечу такая задача?

Гросс льстиво улыбнулся критику. Вертен был вынужден признать, что тот устроил хорошее представление. Он почти поверил, что такой проект действительно существует. Однако на этот раз, в отличие от их предполагаемого поручения от Малера для госпожи Штраус, Вертен и Гросс сначала посвятили в эту уловку князя Монтенуово. Если Ханслику пришло бы в голову проверить подлинность затеи с букварем в канцелярии гофмейстера, то там подтвердили бы. Потом, конечно, по прошествии некоторого времени, та же самая канцелярия с сожалением объявила бы, что данный проект отложен.

— Видите ли, я польщен, — начал было Ханслик.

— Отлично, отлично, — пришел в восторг Гросс. — Однако мы пришли удостовериться, что в такую работу будет включена вся палитра искусства сочинения музыки. Мы, разумеется, осведомлены о вашей позиции в так называемой войне романтиков.

При этих словах Ханслик поднял руку; его короткие прямоугольные пальцы совершали такие движения, как будто он играл на пианино.

— Прошу вас, только не этот ветхозаветный хлам.