Оботегва повел Сорвила прямо в шатер, где сразу при входе попросил снять обувь. Других церемоний не потребовалось.

Принц Цоронга полулежал на кушетке в глубине просторного центрального помещения шатра. Через несколько оконцев на потолке синими колоннами струился свет, подчеркивая контраст между освещенным центром комнаты и темнотой за его пределами. Оботегва поклонился так же, как и в первый раз, и проговорил какие-то слова, по-видимому, представляя Сорвила. Юноша приятной наружности приподнялся, улыбнувшись, отложил фолиант в золоченом переплете и движением изящной руки предложил гостю сесть на соседнюю кушетку.

— Йус гхом, — начал он, — хурмбана тхут омом…

Хриплый голос Оботегвы привычно сплелся с голосом принца так легко и слаженно, что Сорвилу показалось, будто он сам понимает иноземную речь.

— Приглашаю оценить по достоинству приятствие моего жилища. Одним предкам ведомо, как мне пришлось его отвоевывать! В нашем доблестном войске считается, что привилегиям благородного звания не место во время похода.

Бормоча слова благодарности, смущаясь своих бледных белых ног, Сорвил напряженно присел на краешек кушетки.

Наследный принц нахмурился, видя его неестественную позу, и сделал движение тыльной стороной ладони.

— Увал мебал! Увал! — настойчиво предложил он и сам откинулся на подушки, устраиваясь поудобнее.

— Откинься, — перевел Оботегва.

— Аааааааах, — вздохнул принц, изображая наслаждение.

Улыбнувшись, Сорвил сделал, как было велено, и почувствовал, как прохладная ткань подалась под его плечами и шеей.

— Аааааааах, — повторил Цоронга, смеясь яркими глазами.

— Аааааааах, — вздохнул в свою очередь Сорвил и удивился тому, как облегчение наполняет тело от одного только произнесения этого звука.

— Аааааааах!

— Аааааааах!

Поерзав плечами на подушках, оба оглушительно расхохотались.

Подав им вино, Оботегва держался рядом с естественной рассудительностью мудрого дедушки, без усилий переводя в одну и в другую сторону. На Цоронге была надета широкая шелковая рубашка, простого покроя, но щедро украшенная орнаментом: силуэтами птиц, оперение которых превращалось в ветви, где сидели такие же птицы. Позолоченный парик делал его похожим на льва с шелковистой гривой — как узнал потом Сорвил, парики, которые зеумская знать носила в часы отдыха, были строго регламентированы родовитостью и заслугами, до такой степени, что составляли чуть ли не особый язык.

Хотя после их общего смеха Сорвил и почувствовал себя непринужденно, все равно они знали друг о друге слишком мало (в отношении Сорвила достаточно было просто сказать, что он знал слишком мало), поэтому набор пустых шуток у них быстро истощился. Наследный принц кратко рассказал о своих лошадях, которых считал до крайности несообразительными. Он попытался посплетничать о собратьях-Наследниках, но сплетня требует наличия общих знакомых, но каждый раз, когда принц заговаривал о ком-то, Сорвил мог только пожать плечами. Поэтому они быстро перешли на единственную тему, которая была для них общей: на причину, по которой два молодых человека столь разных племен смогли разделить друг с другом чашу вина. Причина эта называлась аспект-император.

— Когда его первые эмиссары прибыли ко двору моего отца, это было при мне, — сказал Цоронга. — У него была привычка строить гримасы при разговоре, словно он рассказывает сказки ребенку. — Мне в то время было, наверное, лет восемь или девять, и глаза у меня наверняка были огромные, в устрицу каждый! — При этих словах он вытаращил глаза, показывая какими именно они тогда были. — До этого слухи ходили годами… Слухи о нем.

— При нашем дворе было примерно так же, — ответил Сорвил.

— Значит, ты все знаешь. — Принц подтянул ноги к животу и угнездился в подушках, придерживая двумя тонкими пальцами бокал вина. — Я вырос на легендах о Первой Священной войне. Очень долго мне казалось, что без войн за Объединение нет Трех Морей! Потом Инвиши вступили в бой с заудуньяни, а вместе с ним — весь Нильнамеш. От этого все принялись кудахтать и хлопать крыльями, будто курятник, честное слово. Нильнамеш всегда был нашим окном на Три Моря. А потом, когда пришла весть о том, что Аувангшей отстраивают заново…

— Аувангшей? — воскликнул Сорвил, борясь с желанием посмотреть на старого облигата, поскольку фактически перебил он его, а не принца. При дворе отца Сорвил не раз присутствовал при переговорах, которые велись через переводчика, и знал, что для успеха неофициальных бесед подобного рода от участников требовалось использовать немалое притворство. Определенная искусственность разговора была неизбежна.

— Сау. Руасса муф моло кумберети…

— Да. Крепость, легендарная крепость, которая охраняла границу между старым Зеумом и Кенейской империей, много веков назад….

Все, что Сорвил знал о Кенейской империи, — это то, что она правила Тремя Морями в течение тысячи лет и что на ее костях возникла Новая Империя Анасуримбора. Даже такого небольшого знания всегда хватало. Но так же как сегодняшний смех оказался первым для него за несколько недель, так и теперь для него забрезжил первый настоящий проблеск понимания. До сих пор он не осознавал масштабов событий, которые перевернули всю его жизнь, — оказывается, все это время он прозябал в своем невежестве. Великая Ордалия. Новая Империя. Второй Апокалипсис. Для него все это были бессмысленные понятия, пустой звук, каким-то образом связанный со смертью отца и падением его города. Но вот, наконец, в разговоре об иных краях и иных временах появился просвет — как будто для понимания достаточно оказалось этого нагромождения ничего не значащих названий.