Мутал шел и думал, думал, не замечая дороги, каким-то чутьем выбирая направление. Мысли в голове сменяли одна другую, вспоминалось давнее и сегодняшнее — грустное, радостное, значительное, мелкое…

Только взобравшись на высокий холм и увидев далеко внизу мерцающие огоньки, понял, что дошел до Чукур-Сая.

Он почувствовал усталость и прилег у большого гладкого камня.

Не прошло и четверти часа, как внизу там и сям — наверное, возле бригадных станов на трассе нового арыка — полыхнули огни костров. Это повара начали готовить завтрак.

«Хватит! Пора идти к людям».

Кажется, кто-то окликнул его по имени. Мутал оглянулся. Совсем близко на фоне рыжих холмов и темнеющих за ними скал четко обрисовался силуэт высокого мужчины в халате. Усто Темирбек! Поднявшись на ноги, Мутал шагнул к нему, протянул обе. руки для приветствия. В темных внимательных глазах старика прочел недоумение и вопрос.

— Почему тут сидишь? — Усто пожал протянутые руки Мутала. — Что с тобой, сын мой?

— Что со мной… Вы же слышали, — у Мутала на сердце потеплело от простых слов старика. Похоже, Усто неспроста оказался здесь: разыскивал его, догадываясь обо всем.

— Слышать-то я слышал. И знаю, почему прокурор вызывал. Но… — Усто скинул с плеч тонкий халат, разостлал на камне. — Садись и все, брат, сам расскажи. Правду мне нужно знать!

То, что Мутал знал обо всех этих событиях, он частью вспомнил, частью рассказал Муминову, пока они сидели за чаем в бригадной палатке, а потом медленно шли гребнем холмов, направляясь к реке.

Окончив свой рассказ, Мутал опять замолчал, шагал, нахмурившись, глядя в землю, точно примеряясь, куда ступить.

А Муминов задумчиво глядел вдаль. Справа, до самого горизонта, тянулось море пшеницы, колосья которой уже тронула желтизна. Отсюда, сверху, ничто не напоминало об опасности. От легкого ветерка живые, игривые волны бежали от края до края поля, и все оно колыхалось, рябилось, подобно водной глади.

В этот час на трассе арыка людей не было видно, только валялись там и сям кетмени, лопаты, кирки, пудовые ломы. Вынутая земля тянулась грядами, теряя последние остатки влаги.

Солнце клонилось к западу, однако зной был еще очень силен, и люди укрывались в палатках и шалашах, раскиданных вдоль трассы, ближе к подножию холмов.

Кое-где у палаток курились костры под котлами. Все это вместе — холмики земли, разбросанные в беспорядке лопаты, дым костров, палатки — напоминало полузабытые фронтовые картины: наспех вырытые окопы, стоянку войск, расположившихся на короткий отдых перед тем, как занять оборону.

«И в самом деле фронт!» — подумалось Муминову.

Он знал, что Мутал говорит правду. В словах молодого председателя все время прорывалась та особая, располагающая к себе искренность, которая отличает людей безукоризненно честных, но провинившихся и старающихся осудить себя как можно суровее, чтобы этим облегчить- душу. Несмотря на это, Муминов то и дело прерывал Мутала:

— Погоди! Апа или этот Тильхат — их показания, может, и не следует принимать целиком на веру. Но вот Валиджан… Ведь честный человек, уважают его. У тебя с ним были какие-нибудь стычки?

— Вроде нет. — Мутал вспомнил намеки на то, что Валиджан ревнует свою жену к нему, но рассказывать об этом не стал.

— Тогда как же? А Шарофат сама, ты говоришь…

— Она побежала переодеться, когда послала шофера ко мне.

— Значит, кроме самого шофера и его брата, только те трое… И никто не может подтвердить твои слова?

— Выходит, так. — Мутал помрачнел, насупил темные широкие брови.

Муминов думал сейчас не о том, полностью или нет прав Мутал, а о том, какая сложная и противоречивая возникла ситуация. Именно потому он разговаривал с председателем строго и даже резко.

Он коротко отчитал Мутала за слишком широкий размах первомайского празднества и особенно — за трубы. Ну, неужели это единственный способ их раздобыть?! Почему было не съездить в обком?

Мутал на это ответил тоже резко:

— Вы же видите: каждый потерянный день может привести к катастрофе. Кому они тут будут нужны, эти трубы, через неделю?

Тогда, во время разговора, Муминов тоже вспылил, перебил председателя: раньше надо было думать! А вот теперь, наглядевшись на сожженные зноем черно-рыжие холмы, он почувствовал неловкость: сколько нервов и сил пришлось затратить Муталу в эти тяжелые дни! Сумел ведь поднять людей, зажечь их верой в успех! А он еще тут с нотациями…

Они миновали несколько палаток — и вдруг из-за шалаша в стороне послышался пронзительный женский визг, потом смех, и, наконец, громко захохотало сразу несколько человек.