А.: А многие практикующие терапевты и не считают, что практическая психология имеет какое-либо отношение к науке, говоря о ней, скорее, как об искусстве. С: А другие?

А.: А другие все-таки считают возможным смотреть на практическую психологию как на отрасль психологической науки.

С: Как же тогда быть с объективностью, которая всегда, как мне кажется, была эталоном научного исследования?

Проблема объективности исследования в рамках гуманитарной парадигмы. Классический и неклассический идеалы рациональности

А.: В рамках гуманитарной парадигмы существуют две противоположные точки зрения на этот счет. Одни авторы, например Флоренская, отрицают объективность проводимых исследований, как ты только что слышал. Другие считают,

460 ДиалогЮ. Естественнаяилигуманитарная?

что речь должна идти просто о другом понимании объективности в рамках неклассической парадигмы научного исследования (причем эта неклассическая парадигма существует и в естествознании тоже).

А.П. Стеценко: В XX в. представления о реальности (природе), об идеалах и нормах познания меняются. Не имея возможности полностью реконструировать здесь историю возникновения нового, неклассического естествознания, напомню лишь, что первый “кирпичик” в ее фундамент был положен еще в конце XIX в., когда была создана теория электричества, затем важную роль сыграла специальная и общая теория относительности, но решающим моментом явилось создание и разработка принципов квантовой механики. Оказалось, для того чтобы понять законы существования элементарных частиц, нельзя абстрагироваться от тех процедур познания, с помощью которых мы получаем сведения о них. Каждый акт наблюдения как один из этапов познания вызывает изменения в поведении частицы столь принципиального характера, что говорить о ее поведении вне зависимости от процесса наблюдения невозможно. Физики, задумывавшиеся над философским значением этого факта, отмечали, что он знаменует собой отказ от того способа описания природы, который был в ходу на протяжении столетий и который еще несколько десятков лет назад считался само собой разумеющейся целью всего точного естествознания (Н. Бор, В. Гейзенберг и др.). Конечно, принятие новой парадигмы и новой цели научного познания не было одномоментным и простым актом. Для многих ученых оказалось слишком трудным принять тот факт, что до измерения объект не обладает какими-либо свойствами, то есть что свойства объекта впервые возникают при измерении; что никакое элементарное явление, по сути дела, нельзя считать явлением до тех пор, пока оно не наблюдалось, а от решения субъекта зависит, каким будет исследуемый объект (например, волной или частицей). Однако постепенно все больше утверждались новые идеалы и нормы описания и объяснения реальности. Центральной идеей при этом становилась идея исследовательской деятельности как существенного, определяющего компонента изучаемого явления, который конституирует его, превращая в элемент физической (или какой-либо иной) реальности. Вопросы о том, какими свойствами объект обладает “сам по себе”, каковы законы его “естественного”, не зависящего от

Проблема объективности исследования 461

деятельности познающего субъекта, развития перестали считаться осмысленными [12, с. 53­54].

А.: Тем более это относится к исследованию таких реальностей, как сознание, культура, жизнь общества. Вот что писал об этом замечательный философ Мераб Константинович Мамардашвили.

М.К. Мамардашвили: То, что мы называем законами и к чему раньше приклеивался эпитет “вечные” и “неизменные”, в действительности должно рассматриваться как функция некоторого более широкого целого, как функция самой деятельности, в континууме которой становится возможной связь, которую потом мы называем законами. Вернее говоря, нечто не предустановлено в виде закона, аустанавливается в виде закона. И, кстати, это является и условием появления нового — новообразования, изменения, преобразований, в том числе и в области культуры, — появления новых культур на месте старой и т.д. Короче говоря, … здесь важно следующее: важен отказ от посылки существования некоторого предустановленного мира с готовыми законами и сущностями. Не в том смысле, что мира нет вне нас, а в том, что мы для анализа некоторых проявлений человеческого сознания и деятельности должны анализировать мир иначе… Не существует никакой предсуществующей познанию способности познания. Способность к познанию установится в актах познания. Правило, закон установятся в реальных актуализациях движений, и нет никакой их пред-данности, как в экономике нет предданнои экономической природы человека, а она установится в зависимости от того, как пошли [13, с. 63-65]. С: Здесь очень много рассуждений о познании вообще. А все-таки, как преломляется данная стратегия познания в исследовании самого сознания?

А.: Помнишь, мы говорили о понимании психической реальности в данной парадигме как реальности “целезави-симой”, определяемой поставленными самим человеком целями? С: Помню.

А.: Но существует, согласно представителям данной парадигмы, и другая целезависимость психического: от целей и задач той научно-познавательной деятельности, в контексте которой происходит изучение того или иного фрагмента психической реальности (См. [7, с. 47]). Отсюда психологичес-

462 ДиалогЮ. Естественнаяилигуманитарная?

кое исследование определяется как исследование именно и только конструктивное (См. [Там же, с. 48]).

А.П. Стеценко: Рассмотрение психологии как науки конструктивного типа означает, что при изучении психической реальности … наблюдение над ней вне конкретных задач преобразования, планирования, совершенствования, овладения, управления и т.п. оказывается вообще не имеющим статуса объективного научного факта [Там же]. А.: Еще с большей силой эта идея о том, что сам факт получения знания об объекте приводит к изменению законов его функционирования, звучит в работе Андрея Андреевича Пузырея о Выготском, которую я однажды уже цитировал: сознание есть нечто такое, что “только благодаря и в ходе исследования и анализа впервые вообще приводится к своему существованию” [10, с. 95]; “исследование тут является своего рода “ловушкой для сознания” и, стало быть, … “захватывает” (“ловит”) нечто такое, чего до этого “захватывания” не существовало, но что лишь благодаря самому этому захватыванию, то есть построению и срабатыванию ловушки впервые только и приводится к своему существованию” [Там же, с. 100].

С: Но это же неверно! Точнее, верная мысль о необходимости формирования сознания и необходимости исследования, в котором может осуществляться такое формирование, доведена, на мой взгляд, до абсурда! Кстати, когда ты рассказывал мне об исследовании мышления в гештальтпси-хологии и в связи с этим о разном понимании объективности, у меня возникло какое-то неясное еще для меня возражение идеям, которые ты излагал. Теперь я могу сформулировать его яснее. Во-первых, как ты только недавно показал, высшие психические функции (ВПФ) формируются у ребенка благодаря взаимодействию со взрослым человеком — у обычного ребенка благодаря совместной деятельности с обыкновенным взрослым человеком, а вовсе не исследователем, который “ловит” сознание, — и, тем не менее, оно формируется. Во-вторых, те же ВПФ формируются при обычных условиях у каждого ребенка, а это означает, что все-таки есть какие-то закономерности их формирования, которые существуют уже до данного конкретного случая. В-третьих, у меня всегда возникает протест — я думаю, он обусловлен не только эмоционально, но и интеллектуально — против признания всевластия экспериментатора и определяемости “продукта фор-

Проблема объективности исследования 463

мирования” целями, которые он поставил. Да, действительно, в экспериментах по изучению творческого мышления в гештальтпсихологии, например, ход решения задачи испытуемым зависит от диалога с экспериментатором. Но сколько раз решает человек творческие задачи вне этого диалога или, может быть, в диалоге с самим собой! Считать ли тогда этот диалог естественным событием? Тем более, что всегда существуют некие границы возможностей формирования “нужных” (формирующему) качеств психики другого человека. Данное расширительное толкование исследования в психологии только как конструктивного чем-то напоминает мне недавний оптимизм советских ученых по поводу возможностей формирования “нового человека”. Однако этот оптимизм оказался необоснованным — в реальности формирование натолкнулось на сопротивление материала и само в той или иной степени подчинялось-таки объективным законам, то есть законам, действующим независимо от желания “психологического скульптора”. Да, объективность в психологии следует понимать иначе, поскольку процесс познания другого человека неизбежно включает познающего в диалог с ним, но сам этот диалог развертывается не по произволу исследующего и не согласно “свободе воли” исследуемого — в самом диалоге есть какие-то “предзаданные” правила, некие объективные его контуры, которые наполняются живым, конкретным содержанием здесь и теперь. В этом смысле мне гораздо больше импонирует формула Франкла, которую ты недавно приводил: “Человеческая свобода — это конечная свобода. Человек не свободен от условий. Но он свободен занять позицию по отношению к ним” [6, с. 77].

А.: Послушал бы тебя кто-нибудь из твоих преподавателей! “Отлично” обеспечено! С: Ты думаешь?

А.: Ты рассуждаешь вполне логично и так, будто уже прошел обучение на факультете. Я лично научился так обосновывать свои высказывания сравнительно поздно. Но представители неклассической парадигмы в психологии, кстати, и не отрицают необходимости иных, “старых” методов исследования психики, только в ограниченных пределах.

Т.А. Флоренская: Из того, что было сказано относительно объективных методов в психологии, может сложиться впечатление, что они отрицаются как таковые. Но все негативные высказывания по поводу этих методов связаны с их