— Очень жаль, — покачала головой Дороти. — Мне следовало уйти домой еще сегодня утром.

— Конечно, следовало! — взревел Старик. А затем он расплакался, и его выпяченные губы хлопали, как крылья птицы, а искаженное лицо в своем безобразии могло посоперничать с Медузой Горгоной.

— Уходи, пока я еще владею собой и не вышвырнул тебя прочь!

Дороти осторожно прикрыла за собой дверь. На лице ее была написана жалость.

На следующий день было воскресенье. Утром ей позвонила мать и сказала, что приедет навестить ее из Уокечана. Может ли она взять отгул на понедельник?

Дороти ответила утвердительно, а затем, вздохнув, позвонила своему руководителю. Она объяснила, что уже собрала все необходимые данные для составления отчета о Пэли и что она с понедельника начинает его печатать.

Усадив в понедельник вечером свою мать на поезд, она решила нанести Пэли прощальный визит. Дороти не могла вынести еще одной бессонной ночи, когда она бы непрерывно боролась с желанием встать с кровати и теряет, тереть себя мочалкой. Столь же мучительной ей представлялась необходимость встретиться следующим утром с Пэли и обеими женщинами. У нее было предчувствие, что если она распрощается с ними сегодня, сейчас, то она распрощается и со своими ощущениями тоже, или, по крайней мере, ей удастся избавиться от них значительно скорее.

Небо было чистым и звездным, когда девушка покинула железнодорожную станцию. Однако к тому времени, когда она добралась до свалки, тучи заволокли всю западную часть неба, и ослепительная гроза разбушевалась над городом. Переходя через мост, она увидела при свете фонарей, что ручей Кикапи–крик за два дня обильных дождей превратился в небольшую речку. Он шумно огибал свалку и несся дальше, к реке Иллинойс, в километре отсюда, в которую и впадал.

Уровень ручья поднялся настолько, что вода хлестала по порогам лачуг, ютившихся по краям свалки. Грузовики и ветхие автомобили, стоявшие рядом с лачугами, были уже наполнены Домашним скарбом, и их владельцы готовились тронуться в путь в любую минуту.

Дороти поставила свою машину чуть поодаль от дороги, так как не хотела застрять в грязи. Когда она подходила к лачуге Пэли, вонючая жижа доходила ей уже до лодыжек. Опускалась темная ночь.

В луче света, струящегося из окна, была видна Фордиана которую Старик, по–видимому, все же завел. Однако, в отличие от других машин, ее пока не загрузили.

Дороти постучала в дверь. Открыла ей Дина. Пэли сидел в обшарпанном кресле. На нем были только вылинявшие залатанные джинсы. Под одним глазом красовался огромный черный синяк. На голову была нахлобучена шапка Старого Короля. В руке он сжимал горлышко литровой пивной бутылки. Вид v него был такой, будто он намерен удушить бутылку.

Дороти удивленно взглянула на него, но от комментариев удержалась. Вместо этого она спросила, почему он не упаковывается на случай наводнения.

Старик покачал головой:

— Это все проделки Старого Приятеля в Небе. Я молил этого старого идиота, чтобы он прекратил дождь, но полило еще пуще прежнего. Как я понимаю, этот ливень вызвала Старуха в Земле. Старина в Небе слишком ослаб, чтобы ей помешать. Ему нужна сила. Поэтому… я подумал о том, что неплохо бы дать ему напиться крови девственницы, чтобы его мускулы снова налились силой. Но я тут же отбросил эту мысль, потому что вокруг нету такой, во всяком случае в ста милях вокруг. Поэтому… я думаю о том, что не худо было бы пойти во двор и вылить литр–другой пива на землю.

— Не смей поить его этим дрянным пойлом, — подала голос Гамми. — С нас хватит и этого дождя. Нам только недоставало, чтоб он все вокруг оплевал.

Старик рыкнул и запустил в нее бутылкой. Она, разумеется, была пустой, потому что он еще не настолько спятил с ума, чтобы зря переводить хотя бы четверть бутылки пива. Однако бутылка разбилась о стенку, и поскольку стоила она пять центов, Старик стал обвинять Гамми в злонамеренной растрате.

— Если бы ты держат себя в руках, она не разбилась бы. — огрызнулась Гамми.

Дина не обращала внимания на разыгравшуюся сцену.

— Мне приятно видеть вас, дитя, — обратилась она к Дороти. — Но в такой вечер вам лучше всего было бы остаться дома. — Она показала рукой на портрет матери, все еще перевернутый лицом к стене. — Никак не проходит у него дурное настроение.

— Ты бы рассказал, — прошамкала Гамми, — как тебя огрел пистолетом по башке этот молодой Хромой Дулан, который живет в доме из упаковок. Он попробовал для потехи сорвать с головы Старика шляпу Старого Короля.

— Да, да, только попробовал, — оскалился Пэли. — Но я довольно сильно шлепнул его по руке. Тогда он вытащил пистолет и ударил меня сильно рукояткой прямо в глаз. Но это меня не остановило. Я бросился было к нему, но он крикнул, что застрелит меня, если я сделаю еще шаг. Мой старик не растил глупых сыновей, поэтому я сдержался. Но когда–нибудь, рано или поздно, я доберусь–таки до него, и он будет хромать на обе ноги, а может быть, вообще перестанет ходить. Не знаю, но как только я отыскал эту шапку, неудачи одна за другой преследуют меня. Но ведь должно было быть совсем наоборот! Шапка должна была принести такую удачу, какой еще никогда не было у всех Пэли.