— А если я не хочу принимать это лечение? — дрожащим голосом спросила девушка.

— Мисс Эверлейк, я вовсе не собираюсь ограничивать вашу свободную волю. И не ввожу вас в заблуждение, когда говорю, что вам станет лучше. Это правда, что озефин — довольно новое средство. Но он прошел лабораторную проверку в течение пяти лет и уже три года применяется при лечении. Я сам прибегал к нему несколько раз, леча своих пациентов. Действие его абсолютно предсказуемо.

— Хорошо, доктор, я верю вам…

Он сделал укол и предупредил:

— Теперь крепитесь. Не сдерживайте себя. Если вам захочется говорить — говорите. Возможно, вы обнаружите, что говорите такое, чего бы вы не хотели, чтоб кто–нибудь услышал — даже вы сами. Но пусть вас не смущает наше присутствие. По ту сторону этих стен не просочится ни слова из того, что вы здесь расскажете. И наше отношение к вам нисколько не изменится от этого.

Она сделала огромные глаза:

— Почему вы сразу не сказали об этом?

— Потому что почти никто не соглашался бы, если бы знал, что произойдет. Люди боятся показать себя. Они, возможно, считают себя дурными, плохими и не хотят, чтобы кто–нибудь другой обнаружил это. Это нелепо. Никто не является сущим ангелом или сущим дьяволом. В каждом из нас есть частица всего, что присуще Земле. И нет ничего плохого в том, когда мы честно в этом признаемся. В противном случае, когда мы отказываемся в чем–либо признаваться, оно само прорывается и может сокрушить нас физически и умственно.

Он взял второй шприц.

— Смотрите! Здесь противоядие. Если я сделаю укол, то действие озефина будет приостановлено. Только скажите, и я сделаю это. Все будет зависеть только от вас. Может быть, вы и дальше согласны жить с бомбой замедленного действия, притаившейся в вашей психике, надеясь, что она никогда не взорвется. Либо вы все–таки подумаете о своем умственном здоровье и согласитесь на лечение. Решать вам самой.

Увидев, что она в нерешительности прикусила губу, он добавил:

— Поверьте мне, Дебби, вы не скажете ни единого слова, которое мне уже не приходилось слышать от своих пациентов. Зато вы очиститесь от всех токсичных для вашей психики элементов, которые накопились в ней за последнее время. Более того, вы будете все время сознавать, что говорите, и по первому требованию я впрысну вам противоядие.

Видя, что она ни на что не может решиться, беспомощно мотая головой из стороны в сторону, Марк подошел к ней и приготовился впрыснуть лекарство.

Дебора мгновенно предупредила его движение:

— Нет! Я согласна. Не надо укола.

— Спасибо, Дебби, — доктор повернулся, чтобы положить на место шприц. В то же время он углядел упрек в глазах Рады и пожал плечами. Да, он постулат не вполне этично. Если бы он действовал по инструкции, он должен был поставить ее в известность обо всем, что ее ожидает, еще до укола озефина. Он же рассказал ей только, что инъекция каким–то образом неожиданно раскрепостит ее, но уже после укола. Опыт подсказывал ему, что не следует говорить больше тем, кто нуждается в таком лекарстве. Этой девушке озефин был просто необходим. И он, Марк Галерс, несмотря ни на что, обязан был сделать укол. И если ему необходимо было слегка подстраховаться, он сделал и это.

Выйдя в коридор, он ознакомился с личной карточкой девушки, которую по ходу дела добыла ему Рада в корабельном архиве. В ней не было записей о каких–либо прежних болезнях, и самое главное, указывалось, что сердце девушки вполне здоровое. Оно было в состоянии выдержать недавний загадочный приступ, должно было выдержать и сильную, но кратковременную перегрузку, которую вызовет озефин.

Теперь он стоял рядом с автодиагностом, одним глазом глядя на стрелки прибора. Другой он не отрывал от пациентки. Действие озефина началось ровно через три минуты.

Дрожь пробежала по обнаженному телу девушки. Затем она успокоилась и с тревогой посмотрела на врача. Марк улыбнулся.

Она сделала слабую попытку улыбнуться в ответ, но в этот момент вторая волна дрожи охватила ее и стерла созревавшую на ее лице улыбку, как волна размывает песчаный замок. Затем наступила вторая пауза, более короткая.

— Расслабьтесь, — приказал Марк. — Старайтесь не сопротивляться. Относитесь к этому так, будто катаетесь на доске в полосе прибоя и ваше тело именно в этот момент находится на гребне волны.

И он прошептал про себя: «И не позволяйте, чтобы волна сбросила вас с этой доски, иначе бездна поглотит вас… Тогда наступит полнейший покой, и вы тихо будете дрейфовать по течению, не испытывая никаких превратностей в жизни».

В этом–то и заключалась опасность. Девушка могла не выдержать того, что ей подсказывал ее мозг. Она могла забиться в дальний угол своего сознания, в такие темные его глубины, откуда ее уже никто, даже она сама, не мог бы извлечь.

Вот почему он так внимательно следил за показаниями прибора. Если они приблизятся к критическому порогу, ему придется дать ей противоядие. И притом быстро. В противном случае она могла бы замкнуться в себе и так и остаться в этом состоянии, глухой к голосам и внешним раздражающим факторам.