— Какое название?

— Название учебника: «Брак в Средние века. Любовь, секс и святыни».

— А что оно должно было мне сказать? Ты вдруг назвал меня своей Элоизой и бросил. У меня не было оснований думать по-иному. Ты не удосужился мне ничего объяснить.

Глаза Габриеля сверкнули. Он подался вперед:

— Основанием был сам учебник. Его название, фотография сада, иллюстрация, где святой Франциск пытается спасти Гвидо де Монтефельтро… — Его голос дрогнул, и Габриель, захлестнутый душевной мукой, ненадолго умолк. — Неужели ты не вспомнила наш разговор в Белизе? Я тебе говорил, что ради твоего спасения отправлюсь в ад. И верь мне: я это сделал.

— Я и не знала, что учебник содержит столько посланий. Не знала, что он от тебя, и потому не обратила на него внимания. Для занятий он был мне не нужен. Но почему ты мне не позвонил?

— Потому что не имел права говорить с тобой, — шепотом ответил Габриель. — Мне было сказано, что перед выпуском декан вызовет тебя на беседу и спросит, слышала ли ты что-нибудь обо мне. Ты красивая женщина, Джулианна, но врунья из тебя никудышная. Мне пришлось ограничиться зашифрованными посланиями.

Теперь на лице Джулии было написано неподдельное удивление.

— Так ты знал о разговоре у декана?

— Я знал очень и очень многое, — тоном стоика ответил Габриель. — Но я не мог ничего сказать. В этом-то и была вся дьявольская сложность.

— Рейчел говорила, чтобы я не отчаивалась, — сказала Джулия, перехватывая его взгляд. — Но мне нужно было услышать это от тебя. В нашу последнюю ночь ты молча занимался со мной сексом. Что, по-твоему, я должна была думать?

Ее глаза наполнились слезами. Но прежде чем она успела их вытереть, Габриель протянул к ней руки. Он прижал Джулию к себе, поцеловал в голову. Его руки замерли у нее на спине.

Джулия сама не знала почему, но от его объятий она заплакала еще сильнее. Габриель нежно обнял ее:

— Меня погубила гордость. Я думал, что, пока ты остаешься моей аспиранткой, я буду просто ухаживать за тобой и этого мне хватит. Я ошибся.

— А я думала, что ты предпочел свою работу мне. — В голосе Джулии и сейчас ощущалась боль. — Когда я увидела, что ты спешно покинул квартиру… Почему ты не сказал мне, что уезжаешь?

— Не мог.

— Почему не мог?

— Прости меня, Джулианна. Клянусь тебе: я вовсе не хотел причинить тебе боль. Я очень сожалею, что события пошли так, как ты мне описала. — Он снова поцеловал ее в лоб. — Теперь я должен рассказать тебе обо всем, что произошло. Это долгая история, и только ты можешь решить, как она закончится…

Джулия отодвинулась — ей хотелось видеть лицо Габриеля — и внутренне приготовилась выслушать нелицеприятный рассказ. Ее внезапное движение создало воздушную волну, и на Габриеля пахнуло ароматом ее волос.

— Твои волосы изменились, — заметил он.

— Наверное, стали длиннее.

— Они больше не пахнут ванилью.

— Я сменила шампунь, — лаконично ответила Джулия.

— Почему? — спросил Габриель, подвигаясь ближе.

— Потому что он напоминал мне о тебе.

— А серьги ты перестала носить по той же причине? — спросил он, дотрагиваясь до мочек ее ушей.

— Да.

Габриель молча глядел на нее. Вид у него был уязвленный.

— Я люблю тебя, Джулианна. Что бы ты ни думала обо мне или моих поступках, клянусь тебе: я это делал лишь ради твоей защиты.

Джулия легла на бок, стараясь, чтобы между нею и Габриелем оставалось расстояние.

— «Тебе я верен, Беатриче», — процитировал Габриель, и его глаза вспыхнули от нахлынувших чувств. — Постарайся помнить об этом, когда будешь слушать мой рассказ. — Он набрал воздуха, молча произнес молитву и начал свое повествование: — Когда мы с тобой предстали перед членами комитета, я надеялся, что мы оба почти ничего не будем говорить и вынудим их раскрыть, какими показаниями против нас они располагают. Но вскоре мне стало ясно: они не успокоятся до тех пор, пока не предъявят нам обвинение и не определят меру наказания. Я допустил грубый промах, сообщив секретариату, что оценку тебе ставила Кэтрин. А поскольку администрацию обуревали подозрения, будто высший балл ты получила не за знания, а за то, что спала со мной, они были намерены объявить результат недействительным до тех пор, пока не закончат свои вынюхивания.

— Они действительно могли это сделать?

— Такое положение записано в регламенте, определяющем поведение профессоров и студентов. А пока оценка не выставлена, ты не имеешь права защищать свою диссертацию и заканчивать магистратуру.

Джулия не сразу, но поняла смысл его слов.

— Значит, никакого Гарварда в этом году, — прошептала она.

— И в том году, и, быть может, вообще. Здешняя бюрократия тоже всполошилась бы. «А почему это Торонтский университет объявил вашу оценку временно недействительной?» Но даже если бы в Гарварде узнали настоящую причину… желающих поступить в докторантуру предостаточно. С какой стати давать тебе второй шанс, если можно принять кого-то другого, у кого безупречная характеристика?

Джулия замерла. Груз произносимых Габриелем слов начинал все сильнее давить на нее.

Габриель возбужденно поскреб подбородок.

— Я боялся, что члены комитета испортят тебе будущее. Но вина целиком лежала на мне. Ведь это я убедил тебя, что мы можем беспрепятственно строить отношения. Я пригласил тебя в Италию, когда мне следовало обождать. Все, что произошло, — следствие моего эгоизма. — Он посмотрел ей в глаза и шепотом добавил: — Прости, что испортил и нашу последнюю ночь. Я должен был бы поговорить с тобой. Но мне было не прорваться сквозь собственные страхи. Я не имел права обойтись с тобой так, как обошелся.