— Да, — удивленно стрельнул он в меня взглядом.

— И нелюдь, что оставалась в ваших землях, побежала в земли других владык?

— Да.

— А потом была война?

— Да.

— И вы проиграли?

— Да.

— И нелюдь уравняли в правах с человеком.

— Откуда ты это все знаешь, пришелец? — поднялся он во весь свой немалый рост.

— Ты знаешь, там, откуда я пришел, есть такая наука — аналитика.

— Я не желаю знать, что это за наука. Я желаю знать, откуда тебе все это известно. Или ты можешь рассказать, что было дальше?

— Могу. Только сядь, не горячись, — и руки в непривычном мне жесте улеглись вдруг на пояс

Как ни странно, он сел, не отрывая глаз от моего пояса, а я с удивлением уставился на две рукоятки, в которые обратилась сложная пряжка.

— Ты посланник, — мертвыми губами констатировал брат Гильденбрандт.

— Да? — счел необходимым удивиться я.

— С чем пришел ты к нам? — тускло спросил прелат. — Что принес и кому?

И вдруг дошло. Прежде чем дать Вовке в челюсть, я переложил в правую руку (чтобы не покалечить дите) портфель. А в портфеле была та самая нагрудная пластина, которую Леха, наш друг ювелир, покрыл по просьбе Маги арабской вязью.

— Какая с виду эта твоя скрижаль?

— Широкий полумесяц, покрытый письменами, — быстро ответил мой собеседник.

— Какими?

— Обычными. Лишь при прочтении они вспыхивают священным зеленым огнем.

— Дай мне какой-нибудь письменный текст.

— Какой?

— Любой.

И оторопевший от этой бурной реакции старик протянул мне лист бумаги. А на нем четким почерком струйного принтера изгибалось в вечном танце вызывающе красивое арабское письмо.

— Мать твою, — я вскочил, отчего высокое готическое кресло с грохотом рухнуло на пол. — Эта штука у меня дома! Едем!

Почтенный старец резко хлопнул снизу по столу и одним прыжком перелетел через стол.

— Что же ты молчал? — проорал он на меня, яростно вытаращив круглые серые глаза.

— А что же ты не спрашивал?

Вбежавший секретарь, увидев как мы весело орем друг на друга, торопливо сунул руку под обширную черную рясу.

Дед яростно блеснул в него глазами.

— Машину к первому подъезду, — и заметив заминку, — Бегом!

Секретарь рухнул на одно колено и с громким стуком шарахнул головой по полу.

— Инш-алла, — люто рявкнул в ответ и ломанулся к дверям, выдергивая из-под рясы мобилу.

— Это кто еще? — в очередной раз столкнулся я со странностью этого мира.

На что услышал равнодушное:

— Шахид.

Я поперхнулся услышанным и не смог сдержать следующего вопроса.

— А во что вы веруете?

Брат растер меня презрительным взглядом по полу.

— В Единого Господа Бога нашего. Распятого Христа и брата его Меченосного Магомеда.

— А господь кто? — Обалдел я.

И получил как дубиной промеж ушей.

— Оба.

Я замолк. На бегу такое множество информации усвоить трудно.

Как мы неслись! А в голове моей неслись с той же скоростью мысли. Что я делаю? Вправе ли я вмешиваться в спор, древний как этот мир?

И мне сразу захотелось дать себе затрещину. Я не вправе помочь своим братьям, таким же людям, как и я?! Не надо рефлексий. Эти — мои. А те — чужие. Друг с другом мы сами разберемся. И морды друг другу побьем, и напьемся, и нацелуемся. Но это наши морды и бить их вправе только мы. И если в моей голове осмелился появиться такой вопрос, то грош ей цена, да и тому, на чьих плечах она торчит тоже.

Второй раз за сутки во двор наш со скрипом тормозов, распугивая полутьму раннего утра проблесками фонарей, влетали черные лимузины Святой Инквизиции.

— Одень вот это, — протянул мне вдруг брат Гильденбрандт украшенный камнями обруч.

— Куда?

— На голову.

Он, наверно, уже тогда что-то подозревал, этот зверехитрый инквизитор, человек, верящий сразу в Двоих, последователи которых никак не уживутся в моем мире, привыкший к соседству персонажей из сказок.

Огненным шаром ударила граната в бок второго лимузина и тот взорвался, расшвыряв пылающие фигурки, куски обшивки, двери. Быстро отворились двери трейлера и в лоб нашей машине из полутьмы огромного короба на колесах ударили струи двух крупнокалиберных пулеметов.

Секунды держалось лобовое стекло, но избитое трещинами поддалось, и оболоченная смерть в кровавые брызги разнесла двоих, сидящих впереди.

Меня как морковку из грядки выдернул из машины брат Гильденбрандт на ходу, треснув по ободу, послушно закрывшим мою голову жидким металлом шлема. А у церковного спецназа выучка оказалась на высоте. Меня еще вытаскивали, когда я увидел влетающий в открытые двери трейлера шарообразный предмет, идентифицированный мной как граната. Гулко полыхнуло алым, а с другой стороны лимузина что-то громко охнуло и трансформаторная будка, с которой подорвали вторую машину, сложилась игрушечным домиком.