Хотелось бы внести некоторые уточнения в рассуждения публикаторов Сказания об иконе Владимирской Богоматери. Гипотеза о существовании Полихрона 1423 г. в настоящее время в науке оставлена. Общий источник Софийской I и Новгородской IV летописей я датирую временем около 1418 г. и называю Сводом митрополита Фотия. Можно утверждать, далее, что статьи «О иконе Одигитрии» и «О ризе Богородицы» Сказания выписаны не из Свода митрополита Фотия. Аналогичные статьи, действительно, читаются в Софийской I летописи, в данном случае лучше отражающей текст Свода Фотия. Однако, несмотря на утверждение публикаторов, что обе статьи Сказания «слово в слово» совпадают с соответствующими рассказами Софийской I летописи [227] , между памятниками наблюдаются расхождения. В тексте первой заметки Софийская летопись добавляет в заголовке лишние слова «в Цареграде», неправильно определяет время владычества иконоборцев — 10 лет (вместо шестидесяти); в заголовке второй заметки в летописи добавлено лишнее слово «Пресвятей» [228] . Первичность текста Сказания в отмеченных примерах подтверждает более ранний памятник — Летописец Еллинский и Римский второго вида [229] , что упустили из вида В. А. Кучкин и Т. А. Сумникова. Вместе с тем указанные статьи не могли попасть в Сказание и из Еллинского летописца. В последнем читается «И абие обртоша ю», «не загасло въ тую 60 лт», «абие въскыпе море» [230] , в Сказании же и в Софийской I летописи выделенных слов нет. Очевидно, что скорее составитель Еллинского летописца добавлял слово «абие», чем составители Сказания и Свода Фотия систематически его исключали. Следовательно, статьи «О иконе Одигитрии» и «О ризе Богородицы» попали в Сказание о иконе Владимирской Богоматери, Еллинский летописец второго вида и Свод митрополита Фотия из общего источника. В таком случае Сказание следует датировать 10–ми годами XV века — временем создания Еллинского летописца второго вида и Свода митрополита Фотия. [231]

Полученную датировку подтверждает также анализ первых двух статей Сказания — Слова об установлении праздника Спаса и Статьи о походе на булгар в 1164 г. Статья о походе 1164 г., как правильно было установлено упомянутыми авторами, является сокращением текста летописи типа Лаврентьевской или Троицкой и прямо связана с древним Сказанием о чудесах от иконы Владимирской Богоматери, поскольку трактует успех похода как «чюдо новое Святи Богородици Володимерьскои». Но Слово об установлении праздника Спаса авторами не проанализировано. Пафос произведения направлен на прославление нового русского праздника, учрежденного в честь успешного похода императора Мануила Комнина на «срацын» и князя Андрея Боголюбского на «болгар», совершенных в один день — 1 августа, на Происхождение Креста Господня. Слово закономерно поставлено в один ряд с рассказами о чудесах от иконы Владимирской Богоматери, поскольку успех предприятия князя Андрея зависел от иконы Богородицы и креста, которые перед ратниками несли «прозвитера два в священных ризах». Источником известия о походе на булгар послужила Троицкая летопись, судя по чтению: «И падоша вси на колену пред Святою Богородицею». В Лаврентьевской летописи читается «удариша челом», в Радзивиловской — «поклонишася», а в Троицкой (судя по отражению ее в Московском своде 1479 г.) содержался ближайший аналог — «и падше вси поклонишася» [232] . Отмечу теперь связь Слова о празднике Спаса со Статьей о походе 1164 г., которая идет далее тематической близости в ряду повествований о чудесах от иконы Владимирской Богоматери. Оказывается, в Слове и Статье 1164 г. использованы две непересекающиеся «половинки» статьи 6672 г. Троицкой летописи: в Статью 1164 г. включен рассказ о начале похода Андрея Боголюбского, а Слово о празднике Спаса основано на летописном известии о взятии нескольких булгарских городов, в том числе «славного» города Бряхимова.

Таким образом, с историческими трудами московских книжников второго десятилетия XV века Сказание об иконе Владимирской Богоматери связывают не только заметки «О иконе Одигитрии» и «О ризе Богородицы», но и использование одного летописного источника — Троицкой летописи. Составление Сказания об иконе Владимирской Богоматери не может быть вынесено за пределы 10–х годов XV столетия, поскольку существуют списки Слова о празднике Спаса (а оно неотъемлемо от Сказания!) начала XV в.: см. Прологи мартовской половины РНБ, собр. Санкт–Петербургской Духовной Академии, А. I.264 (Т. 2), л. 212 об. — 213 об., и РГБ, ф. 247 (Собр. Рогожского кладбища), № 511, л. 151—151 об.

Если существующее Слово о празднике Спаса не может быть датировано ранее начала XV в., то вопрос об установлении самого праздника Всемилостивого Спаса остается открытым: в ранних списках Пролога или Церковных уставов указаний на существование праздника не содержится, хотя в Троицком Кондакаре начала XIII в. под 1 августа отмечен праздник «Спаса всемилостиваго» (РГБ, ф. 304 I, № 23, л. 47).

В цикле, составляющем Сказание об иконе Владимирской Богоматери, основную идеологическую нагрузку несет Слово об установлении праздника Спаса. Автор называет Андрея Боголюбского «нашим царем» [233] , утверждает, что «царь» Мануил и «царь» Андрей жили «в любви и братолюбии», что оба «царя» установили праздник 1 августа «повелением патриарха Луки и митрополита Костянтина всея Руси и Нестера епископа Ростовьскаго». Все это свидетельствует о стремлении поднять статус русского князя как христианского «царя», равного по значимости византийскому императору. Но на первый план выступает все же идея об объединении усилий обоих «царств» в борьбе с «неверными». Очевидно, что идеи Слова о празднике Спаса были особенно актуальны в начале 10–х годов XV в., когда в 1411 г. дочь великого князя Василия Дмитриевича Анна была выдана замуж за византийского цесаревича Иоанна.

Большой круг вопросов, навеянных осмыслением положения Русского государства и Русской церкви, был поднят в связи с Флорентийским собором. Ближайшая реакция русской стороны на решения Флорентийского собора представлена литературой двух видов: первая предназначалась для широких кругов русского просвещенного общества, вторая состояла из посланий внешнеполитического характера.

Русский читатель получал информацию о Флорентийском соборе, во–первых, из Повести Симеона Суздальца (1441—1442 гг.), во–вторых, из редакции Жития Сергия Радонежского, написанной Пахомием Логофетом в 1442 г.

Повесть Симеона Суздальца [234] создана после изгнания Исидора из Москвы в сентябре 1441 г. (в Повести Исидор назван «бывшим митрополитом»), причем в самом скором после этого времени, поскольку произведение наполнено неподдельной радостью и славословием к Богу, «вразумившему» великого князя Василия Васильевича распознать «безумие зловернаго хитреца и златолюбца и православныя веры разорителя». Во всяком случае Пахомий Логофет, писавший в 1442 г. рассказ о чуде в «Латинских странах», уже был знаком с содержанием Повести. Главный пафос произведения направлен на обличение неких «от греков», прельстившихся «сребролюбием и златолюбием» и «приложившихся единодушно к папе». Досталось и «самому тому царю греческому кир Иоанну», отступившему от «света благочестия» и «омрачившемуся тмою латиньския ереси». Это дает повод Симеону отметить в свою очередь существующее «в Руси великое и преславное христианство» и прославить «благоверного и христолюбивого и благочестивого, истинного православного великого князя Василия Васильевичя, белого царя всеа Руси» (!).

Пахомий Серб, составивший в 1442 г. новую редакцию Жития Сергия Радонежского, в рассказе о Флорентийском соборе [235] акценты расставляет иначе. Главным для него является обличение «злохитрия Исидорова» (выпады против императора и греков–сребролюбцев отсутствуют). Вместе с тем на небывалую высоту поднята характеристика величия «Русской великой земли», прежде находившейся без «просвещения», «ныне же богоразумьем украшену и явльну въ вся конця земли» и превзошедшей даже те страны, «иже исперва святого просвещениа приимши» [236] . Великого князя Василия Васильевича Пахомий называет «православным самодержцем, Русским царем», «великодержавным царем Русским», а до этого Дмитрия Донского наделил эпитетом — «победоносный великий царь Русский» [237] . Москва фигурирует как «господствующий великий град Москва», «господствующий град», «богохранимый град» [238] . Заметим, что и Симеон Суздалец назвал Москву «царствующим градом» [239] .

В становлении идеологии Московского царства перечисленные памятники имеют огромное значение. Впервые в московской литературе великий князь титулуется «самодержцем» [240] . Впервые Москва названа «царствующим градом», «господствующим градом». О церковном и политическом равноправии Руси и Византии заявлено со всей определенностью. В последующих же произведениях главной темой является идея автокефалии Русской церкви (которая и была установлена в 1448 г.), но эти послания носят в основном дипломатический характер и в идейном плане маловыразительны.