Таким образом, трудами автора Пасхалии 1492 г. Прохора Сарского и составителя Хронографа Досифея Топоркова создана теория о Русском царстве как преемнике Византийской империи, о перемещении центра православного мира в Москву, которая под пером митрополита Симона стала называться Новым Римом.

Сформулированная теория находит воплощение и в атрибутах власти. В 1498 г. Иван III венчал внука на великое княжение Владимирское по Чину византийских императоров и возложил на него «бармы Манамаховы и шапку» [270] , что свидетельствует о существовании уже в конце XV в. легенды о византийском происхождении царских регалий, хранившихся в великокняжеской казне. Литературное оформление легенда получит к началу 20–х годов XVI века в Послании Спиридона–Саввы и Сказании о князьях Владимирских; но в указанных памятниках появляется и новый момент: обоснование высокого происхождения рода Рюриковичей от римского императора Августа. Впрочем, самоутверждение русской правящей династии в глазах Европы начинается с 90–х годов XV века, когда на государственной печати Ивана III появляется двуглавый орел — геральдический символ Священной Римской империи.

Самым заметным идеологическим предприятием последующего времени является Никоновская летопись, созданная в конце 20–х — начале 30–х годов XVI в. при личном участии митрополита Даниила [271] . Защита Православной веры, борьба с еретиками, обоснование автокефалии Русской церкви, отстаивание имущественных интересов митрополичьей кафедры и права монастырей на владение селами с населяющими их крестьянами — вот круг животрепещущих вопросов, волновавших составителей летописного свода. Но митрополит Даниил не упускал из вида и аспекты «большой» политики: великий князь Иван III последовательно титулуется «самодержцем и царем», Василий III — «православным царем»; преемственность от византийского наследства подчеркивается упоминанием «Мономаховой шапки», украшавшей головы российских венценосцев; рассказ о падении Константинополя в 1453 г. дополнен так называемой «Хронографической» редакцией Повести Нестора–Искандера [272] , сопровождавшейся многозначительным пророчеством о судьбе города: «пишет бо: Русии же род с преждесоздателными всего Измаилта победят и Седмохолмаго приимут с преждезаконми его и в нем въцарятся» [273] . Значительно усилена тема о Божественном заступничестве Русской земле: под 1392 г. вставлена Пахомиевская (2–я) редакция Жития Сергия Радонежского с описанием явления преподобному Сергию Богородицы с апостолами Петром и Иоанном Богословом, в котором Пречистая обещала покровительство «святому месту сему»; под 1395 г. читается Пахомиевская редакция Повести о Темир–Аксаке с добавленным эпизодом о явлении парящей в воздухе Богородицы со «множеством воинства», «претящей люте» азиатскому завоевателю, — в результате чего грозный Тимур «устремися на бег», гонимый гневом Божиим. Конечно, в летопись перенесен основной тезис Повести о написании иконы Владимирской Богоматери апостолом Лукой.

Самыми выдающимися историко–литературными трудами XVI в. являются Степенная книга и Лицевой летописный свод Ивана Грозного. В Степенной книге, составленной, по убедительному заключению П. Г. Васенко, в начале 1560–х годов царским духовником и протопопом придворного Благовещенского собора Андреем (позже — митрополит Афанасий), Русская история представлена по «степеням» — правлениям великих князей, биографии которых приближены к житиям святых [274] . В основу положена Никоновская летопись, дополненная Сказанием о происхождении русских князей от императора Августа и многочисленными житиями святых, некоторые из которых сочинены специально для Степенной книги (например, жития князя Владимира и княгини Ольги). Последующее изложение ведется по памятнику официального происхождения — Летописцу начала царства. Степенная книга является ярким выражением идеологии Московского православного царства: Московское «самодержавство» строится в тесном союзе с Церковью, заботящейся о чистоте православия и активно поддерживающей борьбу с неверными. Вместе с тем государь — «самодержец» понимается не просто как покровитель, а как земной глава Церкви. Величие Православия подчеркивается описанием всего сонма русских святых–чудотворцев и средоточием на Руси святынь вселенского масштаба (Владимирская Богоматерь, Лидская Богоматерь).

В Лицевом летописном своде (1568—1576 гг.) [275] те же идеи развернуты на фоне всемирной истории (излагаемой по Еллинскому летописцу, Иосифу Флавию и Русскому Хронографу). В русской части основным компонентом является Никоновская летопись, дополненная по другим источникам, в том числе по Степенной книге. Российская держава рассматривается как наследница христианских государств, а царствование Ивана Грозного — как апофеоз мировой истории. Неизвестный редактор, правивший рукопись на заключительном этапе, с оптимизмом рисовал состояние Российского царства: «Православию процвитающу, и рог христианский възвышашеся, и повсюду крестоносней хоругви прославляеме сущи и Христово имя прославляшеся, и християнское Росийское царство възвеличашеся и бесерменская жилища изспражняхуся, Казань и Азстарахань, и безверныя языцы, Крым и Литва и Немцы, страховахуся» [276] .

Древнейшим памятником тверской агиографии является Житие князя Михаила Ярославича. Произведение (под не совсем точным названием «Повесть о смерти в Орде Михаила Ярославича Тверского») получило законченную характеристику в фундаментальном исследовании В. А. Кучкина [277] . Тщательно изучив рукописную традицию, историк обосновал положение, что первоначальный текст лучше всего представлен Пространной редакцией (читающейся в отдельных сборниках). В этой редакции рассказано о мученической кончине в Орде тверского князя, казненного по приказу хана Узбека 22 ноября 1318 г., последовавших затем чудесах и, наконец, о захоронении князя Михаила в Твери 6 сентября 1319 г.

Житие написано по типу произведений о князьях–мучениках, хотя собственно мотив страданий за веру здесь отсутствует. На первый план выдвинута идея о гражданском долге и ответственности правителя перед своим народом, понимаемая в христианском смысле и выраженная словами Евангелия: «Аще кто положитъ душю свою за другы своя, сей великый наречется въ царствии небеснмъ» (ГИМ, Увар., № 184 (4°), л. 211). Автор Жития, лицо явно духовное, являлся «самовидцем» воспитания и «добронравного возраста» тверского князя, называет его «своим господином» и описывает события, произошедшие в «последняя времена, во дни наша». Автор был очевидцем смерти Михаила, судя по выражению: «Горесть бо намъ воистинну, братие, въ той час бысть, видвъшимъ таку смерть поносную господина своего князя Михаила Ярославича» (л. 226), — следовательно, ему же принадлежит описание подробностей о пребывании князя в ханской ставке и его мученической смерти. Не видно, чтобы автор сопровождал тело убиенного князя в конце 1318 г. при следовании до Москвы, так как описывает произошедшие чудеса со ссылкой на различных свидетелей и со слов некоего иерея — «от него же мы слышахом и написахом» (л. 228). Очевидно, автор оставался в Орде вместе с плененными тверичами и вернулся на Русь на «другое лто». Во всяком случае встречу в Твери гроба с телом Михаила Ярославича, привезенного из Москвы, и его погребение в городском Спасском соборе 6 сентября 1319 г. автор описывает живо и с подробностями. Со времен Филарета (Гумилевского) предполагается, что автором Жития Михаила Ярославича является игумен Александр, сопровождавший тверского князя в его поездке в Орду [278] .

В. А. Кучкин считает, что Житие написано вскоре после похорон Михаила Ярославича в Твери, в конце 1319 — начале 1320 г. [279] Однако более вероятной представляется другая датировка. Следует обратить внимание на то, что Михаил Ярославич в тексте Жития довольно последовательно титулуется великим князем Владимирским, даже тогда, когда он этого титула формально лишился, князь же Юрий Данилович ни разу великим князем не назван. При этом всячески подчеркивалось старшинство тверской княжеской династии перед московской. Думается, что такое положение более объяснимо для периода 1322— 1327 гг., когда Владимирским великим княжением владели сыновья Михаила Ярославича — Дмитрий и Александр.

Текст самого Жития Михаила Ярославича, к сожалению, сохранился лишь в списках не ранее XVI в., но его отражения имеются уже в памятниках первой половины XV в.: Софийской I летописи старшего извода и Рогожском летописце.

Житие Михаила Тверского в составе Софийской I летописи опубликовано в 1851 г. — по Толстовскому списку младшего извода (списки старшего извода использованы только в вариантах) [280] , в настоящее время имеется отдельное издание старшего извода Софийской I летописи [281] . С Софийской I сходна Новгородская IV летопись (обе они восходят к общему источнику), и хотя в последней рассказ о смерти в Орде Михаила Ярославича отсутствует, в обеих летописях под 1380 г. имеется выписка из Жития тверского князя [282]  — следовательно, в их общем источнике Житие Михаила Ярославича читалось. Общий протограф Софийской I и Новгородской IV летописей определялся сначала (А. А. Шахматовым) как «Свод 1448 г.», затем — как «Новгородско–Софийский свод 30–х годов XV в.», в настоящее же время сформировался взгляд на памятник как на Свод митрополита Фотия 1418 г. [283] Таким образом, Житие Михаила Тверского в составе Софийской I летописи оказалось заимствованным из Митрополичьего свода 1418 г. [284]