– Скоро все равно придется, – возразил Данилов. – Какая разница – три года или три года и четыре месяца?

– Ну, тогда никуда не денешься. – Елена погладила себя по животу. – Но насчет трех лет это уж ты загнул. Я вообще намерена до полугода дома посидеть, потом взять хорошую няню и выйти на работу.

– Доверить шестимесячного малыша постороннему человеку? – удивился Данилов.

– Почему – постороннему? Рекомендованному людьми, которым я доверяю. Потом еще мы установим в комнату видеоняню, чтобы я могла в любой момент проконтролировать ситуацию. Не вижу проблем. С рождением ребенка карьера женщины не заканчивается. Или ты думаешь иначе?

Зеленые глаза Елены сверкнули недобро, даже, можно сказать, – грозно.

– Нет, что ты! – поспешно сказал Данилов. – Конечно же нет.

– Смотри! – Елена погрозила ему пальцем. – А то развел тут «Домострой»!

– Я??? Когда?

Чего-чего, а подобного греха Данилов за собой не помнил.

– Ну, не развел, так мечтаешь! – поправилась Елена. – Все вы, мужики, одинаковы. Только и думаете обзавестись домашними рабынями.

– Мечтаю, – не стал спорить Данилов. – Прямо сплю и во сне вижу… Вот сейчас, например, пора ужинать, а так не хочется готовить яичницу и мыть потом сковородку. Надо бы действительно обзавестись шустрой и симпатичной домашней рабыней, раз ты не против. Ты ведь не возражаешь, я правильно понимаю?

– Вот тебе за шуструю! – Елена придвинулась ближе и отвесила Данилову подзатыльник, шуточный, но увесистый. – А вот за симпатичную!

Второй подзатыльник был слегка послабее.

– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Данилов, осторожно обнимая жену. – Если нельзя шуструю и симпатичную, возьмем страшную и тормознутую, лишь бы ты была довольна.

– Разыгрались водные стихии… – проворчал Ломакин. – Сколько там при Всемирном потопе вода прибывала? Сто пятьдесят дней? И этого хватило, чтобы затопить всю землю.

– Смотря как прибывать, – сказал Сошников. – Иногда и трех часов хватает. Ситуация на месте непростая…

– Хреновая ситуация! – перебил начальство Ломакин. – Из всех стихийных бедствий больше всего я не люблю наводнения.

– Разве землетрясения лучше? – спросил Данилов.

– Это личное, – ответил Ломакин. – Меня во Вьетнаме однажды в воду смыло и в водоворот едва не затянуло. И ведь знал я, что, попавши в водоворот, надо быстренько вдохнуть побольше воздуха, затем нырнуть поглубже, сделать рывок в сторону и всплыть на поверхность. Любому рассказать могу, как надо избежать водоворота. Только, когда в воде барахтался, ничего полезного не вспомнил, только то, что я Юрке двести долларов должен. Наверное, потому и смог спастись…

– Мне один квартирный вор рассказывал, что, уходя на дело, он непременно старался оставлять недоделанными какие-нибудь хорошие дела, – вспомнил Данилов. – Считал, что это такая своеобразная страховка от ареста.

– Помогало? – спросил Ломакин.

– Наверное, не очень, потому что говорил он мне это в тюремной больнице.

– Я тебя все хотел спросить. – Ломакин пристально посмотрел на Данилова. – Как там вообще работается, на зоне?

– Мрачновато там, обстановка в какой-то мере угнетает да постоянное хождение через КПП надоедает. Если случайно мобильник забудешь в кармане, могут быть проблемы.

– Крупные? – спросил Сошников.

В последнее время Сошников немного изменился в лучшую сторону. Стал менее заносчивым и придирчивым, начал разговаривать с подчиненными на отвлеченные темы, Шавельскому даже анекдот рассказал, отчего тот слегка прибалдел и сделал вывод о том, что над головой Сошникова сгустились какие-то неведомые простым смертным, но весьма неприятные тучи. Начальство по собственному почину становится ближе к народу только в одном-единственном случае: когда понимает, что вскоре может слететь с заоблачных высот вниз. Готовит, так сказать, почву для мягкого приземления. Догадки Шавельского, поддержанные некоторыми сотрудниками, в том числе и Ломакиным, пока ничем не подтвердились, но то, что Дима стал похож на человека, заметили, кажется, все сотрудники мобильного госпиталя.

Медсестра-анестезист Харахулина выдвинула другую версию, согласно которой Сошников влюбился и собирается создавать новую семью. «Мужчины, которым не хватает любви, всегда злые, – говорила она, игриво поводя длиннющими ресницами. – А как доберут, сразу добреют. Дмитрий Геннадьевич уже почти это сделал». Почти оставляло шанс и вселяло надежду в саму Харахулину, которой Сошников, несмотря на его характер, нравился. Харахулина считала и убеждала в том подруг, что мужчины, выплескивающие негатив на работе, дома бывают, по ее выражению, «зайками пушистыми». А вот те, которые изображают зайку на работе, отрываются по полной программе дома на близких. То, что можно быть зайкой и дома, и на работе, Харахулина не допускала. По ее мнению, где-нибудь и на ком-нибудь непременно надо было отрываться, иначе никак.

– Когда как, – ответил Данилов. – Могут просто замечание сделать, есть возможность и под статью попасть. Пронос запрещенного сотрудником – это уже преступление. Все зависит от того, в каком настроении находятся проверяющие и насколько расположены к вам высшие силы.

– Как везде. – Ломакин зевнул и с чувством, до хруста в суставах, потянулся. – Одному все простим, с другого – спросим. Мир далек от совершенства. У меня вот однокурсник недавно повесился…

– Не тот, на которого дело за продажу справок открыли? – спросил Сошников.