Наконец папа Крошки поймал взгляд ближайшей Няни. Он побледнел и тут же отвел глаза. Понятно было, что все жалобы непременно достигнут ушей Великой.

— В отношении моей ответственности за происшествия такого рода, — начал он, — я э-э…

— Сам виноват, — сказала Примула.

— А теперь извини, нам надо присматривать за детьми, — сказала Маргаритка. — Звякни нам, когда узнаешь, где живет Великая. Мы будем у Эль Симпатико.

— Или у Эль Генералиссимо.

— Или у сеньора Доллара…

Папа Крошки поежился. Что, если узнает Великая?

— Ладно, — сказал он и пошел искать клочок незапакощенной травы, чтобы обтереть туфли.

На следующее утро Маргаритка поговорила с Питом Фраером по телефону:

— Слушай. Я хочу, чтобы ты немножко ограбил дом Эль Генералиссимо.

— Черт, какое облегчение! — сказал Пит Фраер. — От этой работы с детьми ум за разум заходит. Кажется, год уже не делал хорошего скока. У него что, медали, латы позолоченные…

— Нам надо только заглянуть в его дневник.

— Дневник? — разочарованно переспросил Пит фраер. — Ни ложек, ни медалей, ни остального?..

— Дневник. Больше ничего.

— Почему?

— Нам надо сделать ловушку для слонопотама и надо правильно выбрать день.

— Кого для? — сказал Пит, подразумевая: «Для кого?»

Маргаритка объяснила.

— А-а… — Пит сразу же повеселел. — Другой разговор!

— Мы приведем малышей на чай, — сказала Маргаритка. — Примула испечет булочек.

Примула и Маргаритка привели малышей ровно в пять. Втроем они склонились над дневником.

— Ну вот, — сказала Маргаритка. — Заседание Хунты с младшими министрами…

— …вроде папы… — подхватила Примула.

— …в Большом Народном Дворце. Через три дня.

— Кассиану хватит времени поставить первоклассную ловушку.

— Вот и чудненько, — сказал Пит, потирая руки. — Покажем этому папе, где раки зимуют.

Маргаритка задумчиво постучала по столу кроваво-красным ногтем.

— Да, — сказала она. — Он будет рад сообщить нам то, что нам надо знать. — Однако в ее зеленых глазах читалось беспокойство. Да, выведать у папы то, что юные Крошки хотели узнать, было действительно необходимо. Но иногда ей казалось, что Пит принимает всё происходящее слишком близко к сердцу.

К Большому Народному Дворцу вела широкая мраморная лестница. Это был действительно Большой и действительно Дворец, но Народ туда не пускали — только в малую его часть, отгороженную высокой стеной, на случай, если Народ захочет на что-нибудь пожаловаться и вздумает бросаться в Правительство предметами.

Охранники у ворот скучали. Тут никогда ничего не происходило — лишь Министры время от времени съезжались на совещания. Следующее должно было состояться через три дня. Охранники играли в карты.

Из-за угла выкатил белый фургон и остановился перед мраморной лестницей, ведущей к мраморным воротам. Из фургона вылезли два человека в грязных белых комбинезонах и принялись сгружать с крыши фургона стремянки.

Меньший из двоих (с очень грязной шеей) нес в одной руке лесенку, а в другой — ящик с инструментами. Другой был высокий, угловато-каменистый и с ручкой на затылке. Они поднялись по мраморной лестнице.

Золотую крышу дворца подпирали толстые колонны. Посреди зала стоял длинный стол, а вокруг него — тридцать кресел.

— Так, — сказал Кассиан (потому что это был он), вынимая из кармана пачку чертежей. — Приступим.

— Хур, хур, — сказал Большой Багаж (ибо это был он), с лязгом опуская громадный ящик с инструментами.

Если бы кто наблюдал за происходящим, то с удивлением обнаружил бы, что Кассиан и Багаж ходят взад-вперед по залу с ореховыми рогульками в руках, совсем как лозоходцы.

Стоп! Какие такие лозоходцы?! — с удивлением спросите вы.

Объясняю.

Лозоходцы держат в руках раздвоенные прутики, которые сами собой наклоняются, показывая им, где лежат подпочвенные воды. Или дренажные трубы. Или (как в нашем случае) трубы канализационные.

Понятно? Хорошо.

Так вот, если бы кто наблюдал за происходящим, то увидел бы, что возле какого-то кресла Кассианова рогулька наклоняется к полу. Еще он увидел бы, как открываются ящики с инструментами, и всё вокруг заволакивает облако пыли. Из облака доносится вой дрелей, стук молотков и, наконец, долгое, вязкое бульканье, сулящее большие неприятности папе Крошки…