Сергей прикидывал: как поступить? Подать заявление об уходе "по собственному желанию"? Средство в подобных случаях испытанное. И жест эффектный. Да ему-то не нужны ни жесты, ни эффекты.

Алтунин опять уселся на стул и заговорил, все тем же отсыревшим голосом:

– Вашим заместителем я не хотел быть и не буду. Прошу перевести меня в технологи. Там обещаю работать без "вывертов". Заявление подам хоть сейчас. После общезаводской конференции попрошусь в отпуск. А сейчас не до отпуска: я председатель комиссии и обязан отчитаться.

Трудно было понять, какое впечатление произвели его слова на Юрия Михайловича.

– Ты все сказал? — спросил Самарин угрюмо.

– Все.

– Хочешь, чтоб я плясал под твою дудку? Так?

– Ничего я не хочу.

– А почему ставишь ультиматум?

– Это не ультиматум, а просьба. Я на собственной спине прочувствовал все несовершенство ваших методов управления цехом и не мне вам помогать в этом. Не могу я так больше.

По всей видимости, Самарину хотелось накричать на Алтунина, но он сдерживался. Спросил, не повышая голоса:

– Может, назовешь начальника цеха, который управляет другими методами?.. То-то же. Тебе хочется, чтоб начальники цехов подлаживались к тебе. А таких начальников в природе не существует. Тут уж, поверь мне, старику: видал я, перевидал всяких... И ультиматум твой отклоняю: переводить тебя в технологи не собираюсь. Можешь жаловаться.

– В таком случае мне ничего не остается кроме как пойти в партком.

– Иди, иди. Вы с Олежкой Букреевым в старой дружбе, он тебя в обиду не даст.

Всем своим видом Самарин выражал одно: я хочу тебе добра, а ты не понимаешь собственной пользы. Учись приноровлению к людям, то есть, говоря по-современному, адаптируйся. Сможешь - будет из тебя начальник, не сумеешь - пеняй на себя. Слушай старших, они знают толк во всем.

Конечно же, Кира была права: не следовало поддаваться ни на какие уговоры Пронякина и Лядова. Надо было сразу махнуть на Дальний Восток или в Иркутск. Почему он сам приковал себя к этому заводу? Потому что здесь работал отец? Не все ли равно, где работать? Не смешна ли слепая приверженность к чему бы то ни было?.. Жалко Авдонину: наобещал ей с три короба, а теперь извольте, товарищ Авдонина, опять на участок...

Наивен ты, Алтунин! Как можно было обещать ей что-то, зная характер Самарина. О, Юрий Михайлович умеет настоять на своем. Свои методы руководства он считает наилучшими. А разве ты, Алтунин, доказал, что твои методы лучше? Не успел? Вот и расплачивайся за это. Увы, непрерывность, пропорциональность, прямоточность остались всего лишь твоей голубой мечтой. И стандартплан не привился в кузнечном цехе. По-видимому, нужны годы, а не месяцы, чтобы все это внедрить. Впрочем, в должности заместителя начальника цеха ты не сделаешь этого и в течение многих лет. У тебя право совещательного, а не решающего голоса.

Как же вести себя дальше? Он не знал. Завтра опять выходить на работу и делать вид, будто ничего особенного не случилось? Вернулся настоящий начальник цеха - только и всего... Жаловаться Лядову? Глупо. На что жаловаться? На то, что твои начинания не поправились начальнику цеха? Лядов и так обо всем узнает, и Букреев узнает... Может быть, в самом деле принять предложение Лядова - пойти к нему в замы! Или податься в отдел научной организации труда, к Андрею Дмитриевичу? Лучший выход трудно придумать...

И все-таки Алтунин ощущал, как внутри у него все словно бы рвется, сочится кровью. Он успел вжиться в роль начальника цеха. Даже сейчас, когда все уже кончено, он продолжает размышлять о том, что нужно бы сделать в цехе завтра, послезавтра. Невозможно остановить полет мысли, иначе будет крушение, срыв.

Никто, разумеется, не подозревает о том, как тяжело сейчас Алтунину. Кира тоже не подозревает и ничего не должна знать о его тягостном объяснении с Юрием Михайловичем. Для нее, любящей отца нежной любовью, будет не под силу постигнуть весь этот разлад. Зачем же терзать ее? Сдерживай, сдерживай себя, Алтунин, и не разводи страсти-мордасти. Тебе трудно работать с Юрием Михайловичем, ты не в состоянии преодолеть этот психологический барьер? Честно откажись. Не страдай. В стране много кузнечных цехов, и в каждом найдется место для тебя. Надо уехать. Уехать! И чем скорее, тем лучше. Скажут, удрал от Самарина? Ну и пусть. Ведь Самарин не боится таких разговоров. Почему Алтунин должен заботиться о репутации Самарина, если сам Самарин не хочет заботиться о ней? Жаль только, что пострадает репутация дела, которое затеял, но не довел до конца...

На автобусной остановке по дороге домой увидел Авдонину.

– Я рада, что встретила вас именно здесь, — сказала она. — Ну вот, Сергей Павлович, и кончились наши взлеты и падения.

Она была неестественно оживлена, глаза приобрели необычайную для них подвижность.

– Не совсем вас понимаю, — отозвался он скрипучим голосом. — Почему кончились? Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Я ведь не дурочка. Обладаю кое-каким даром предвидения.

– А зачем он вам?

– Сейчас уже не нужен. Не стала ждать, когда Юрий Михайлович укажет мне на дверь. Сама подала заявление об уходе. Меня берет Скатерщиков вместо Пудалова.

Алтунин печально улыбнулся.

– Зря поторопились. Я собирался за вас драться.

– Спасибо. В некоторых случаях положено проявлять оперативность.

– Вы в самом деле оперативная. Желаю удачи на новом месте. Может быть, там ваш талант будет оценен по достоинству. И все же на вашем месте я не торопился бы. Заберите заявление...

Он не стал садиться с ней в один автобус: говорить больше не о чем. А ехать всю дорогу и молчать вроде бы бестактно.

Демонстративно зашагал обратно к проходной.