— За двухтысячный. И за наши новые горизонты. В будущем году мы завоевываем другой берег Миссисипи. В марте — открытие чикагского филиала. В июне — Филадельфия. В сентябре — Бостон. Нам предстоит много дел, друзья, в грядущем тысячелетии, так что хороших вам праздников. К тому же это последнее Рождество перед покорением моего родного города, старого доброго Нью-Йорка.

Маленькая яхта неожиданно качнулась, и четыре молодые женщины из редакционного отдела потеряли равновесие, ухватившись друг за друга, однако быстро обрели опору в лице большой группы неловких ребят из технического.

— А вот этогонам не надо — пусть парни из «Амазона» у себя обнимаются. У меня же для вас простая арифметика. В двухтысячном году трудиться будем двадцать четыре часа, семь дней в неделю.

Тем временем Бет, в течение последней минуты торопливо производившая собственные подсчеты, вдруг осознала, что смотрит на Стива и глупо улыбается во весь рот. Пришлось даже прикрыть лицо рукой — настолько идиотская вышла улыбка.

Том грудью встретил ухмыляющихся Санта-Клаусов, адову музыку и закаленных в магазинных битвах старушек, дабы купить Финну подарки: комплект для начинающего волшебника, заводную собачку, которая умела ходить и даже, судя по инструкции, обладала искусственным интеллектом, а еще целую кучу всяческих пятидолларовых безделушек — сынишка найдет их рождественским утром в своем носке, как полагается. Начался дождь, Том укрылся под покосившимся от ветра навесом антикварного магазина на Первой и заметил в витрине стеклянное пресс-папье в викторианском стиле — прозрачный шар и внутри него — фантастическая бабочка с разноцветными крылышками. «Бет», — подумал Том и вошел.

— Баккара, — объяснил продавец.

— Что-что?

— Хрусталь баккара. Эффектная вещица. Вы коллекционер?

Расплатившись кредиткой, Том глянул на чек и только тогда впервые осознал цену, показавшуюся почти невероятной. Однако отступать было уже поздно, и он затейливо расписался на квитанции. Когда пресс-папье упаковывали в серебристую картонную коробку, а ту — в целый ворох оберточной бумаги, Том подумал, что, наверное, в принципе не обязан покупать на Рождество подарок, который потом отвезут в беллтаунскую квартиру.

— Это для жены, — сказал он.

— Повезло ей, — ответил продавец, подавая твердый коричневый бумажный пакет с веревочными ручками, тяжелый, будто с кирпичами.

Свертки на заднем сиденье «фольксвагена» были для Тома олицетворением доблести, и он ехал домой, чувствуя, что достойно уходит с поля предпраздничного сражения, заслужив честную награду, положенную хорошему солдату: законные часы под торшером с книгой и холостяцкий полдник — светлый эль с жареным сыром. Радужное настроение слегка поблекло, когда Том увидел под платаном, где обычно оставлял машину, разваливающийся пикап, раньше белый, а теперь ржавый. Вдобавок на нижней ступеньке крыльца сидел незнакомый человек, поджидавший, по всей видимости, хозяина дома. Том припарковался ярдах в тридцати от грузовичка и, взяв в руки свертки, двинулся к незнакомцу.

— Это ваш, мистер? — Человек азиатского вида показал на дом с выражением глубокой печали, и на мгновение Том испугался, что сейчас ему сообщат о какой-нибудь трагедии.

— Да, а в чем дело?

— Хороший. Но нужен работа. — Человек оглянулся по сторонам и доверительно произнес: — Зеленый на крыша.

— Это мох, — сердито ответил Том.

— Это мох! — повторил гость, подражая выговору и интонации Тома, как птица майна. — Мох!

Передразнивает? Издевается? Том посмотрел на незнакомца, пытаясь смутить своим взглядом. Бейсболка надета задом наперед. Над верхней губой — жиденькие усишки, даже на подростковый пушок не тянущие. Утопает в объемистой небесно-голубой куртке «гортекс», очевидно, новой, однако не по размеру большой и излишнеспортивной: сплошные кнопки, молнии, липучки. Одежда для чересчур запасливых альпинистов, отправляющихся на отдых.

Куртка, словно плащ-палатка, висела на азиате. Он весь был кожа да кости, только над глазами — складки припухшей кожи, придававшие его лицу выражение горестное и одновременно сонное.

— Мох — плохо.

Чтобы попасть домой, Тому требовалось найти ключи. А чтобы их найти — поставить свою ношу. Он в нерешительности стоял на середине лестницы и ждал, когда же гость уйдет, однако тот лишь терпеливо глядел на хозяина.

— Спасибо вам, — сказал Том, изо всех сил стараясь показать: разговор окончен.

— Крыша нужна новый.

Его прислала Бет? Нет, быть того не может.

— Вы хотеть — я чинить?

Том набрался храбрости, положил два самых больших пакета на ступеньку и полез за ключами. Азиат тут же взял пакеты.

— Дождь — намочить. Я подержать.

По крайней мере он стоял на месте, не бежал к своему пикапу, и пресс-папье оставалось у Тома, но все же заводная собачка и волшебные принадлежности попали в заложники. Гость ухмыльнулся, обнажив кривые желтоватые зубы. Улица пустая, на помощь звать некого.

Тому пришлось повторить обычную процедуру с ключами: перебрать все английские, пока не добрался до американских.

— Вон тот, он как раз, — сказал пришелец и оказался, что самое неприятное, прав.