Шрифт:
Взявшись за руки и мало что замечая вокруг, мы идем по недавно заасфальтированной дорожке в сторону гостиницы «Агат».
Ох уж эти новостройки!
В одном месте дорожку переехал гусеничный трактор и оставил на ней комки жирной липкой грязи. Мы преодолеваем это опасное место на цыпочках. Петер поддерживает меня под локоть. В этот момент я почему-то вспоминаю Сережу.
«Ах, как это было давно! Будто уж в другой жизни!»
Сережа взял бы меня сейчас на руки. А Петер поддерживает под локоть. Я невольно сравниваю их... До меня сейчас доходит, что они просто несравнимые; они очень разные, и сравнивать их, а тем более делать из сравнения какие-то выводы — глупо. Потом я думаю, что многие уж годы сравниваю с Сережей разных людей. Быть может, поэтому я до сих пор одна?.. Может, кто-нибудь из них тоже был несравним... с прошлым? И был весьма достоин... Но только не Кандидат.
Я смотрю на Петера. Он мужчина. Он действительно похож на Зигфрида, о котором я читала в детстве. А Сережа был совсем молодой. Юноша, мальчик... Он мужчина был в душе. И я была не та — совсем девочка. Таких — озорных, легкомысленных, веселых — только и следует носить на руках. Сейчас я — женщина. К женщине и отношение другое. Женщину полагается поддерживать под локоть. Петер отлично чувствует разницу между принцессой и королевой.
Я с благодарностью смотрю на него. А он смотрит на меня с любовью. От этого взгляда его замирает мое сердце...
... Но вот и гостиница — посреди пустыря. А рядом — ресторан. Двухэтажное невыразительной кубической формы здание.
В вечерних сумерках ярко горят большие окна. Мы поднимаемся по ступенькам. Слышим приглушенные звуки музыки. Публика уже веселится в зале...
Но здесь немноголюдно. Видимо, сказывается малозаселенность района. Заняты не более половины столиков.
На эстраде в углу — группа музыкантов. Когда мы входим, они играют что-то из ресторанно-похмельно-хрипловатого, из полублатного-полуэмигрантского, с дурным вкусом — как раз то, что я очень не люблю; ухо мое этого просто не переносит. Но не поворачивать же обратно?! К тому же меня несколько успокаивает, что исполнение не очень громкое.
«Все нормально! Все нормально! — твержу себе. — Можно показать Петеру и эту нашу грань».
Мельком оглядываюсь на него. К моему удивлению, Петеру, кажется, нравится такая музыка...
Нас встречает пожилая женщина-администратор и проводит к уютному столику у окна. Наметанным глазом она быстро угадывает в Петере иностранного гостя. Заговаривает с ним по-английски. Он отвечает. Они, как будто, обмениваются любезностями. Потом администратор подает Петеру меню. Петер передает меню мне. Все блюда именованы здесь по-английски, по-русски и почему-то по-фински.
Я удивленно вскидываю брови.
Петер поясняет:
— Совместный с финнами бизнес.
Я киваю, отчеркиваю ногтем несколько блюд. Петер склоняется, прочитывает то, что я выбрала, а когда мы поднимаем глаза, видим перед собой вместо администратора официантку — совсем молоденькую, почти девочку. Она принимает заказ и исчезает — будто ветром уносит пушинку.
Меня удивляет быстрота, с какой нас обслуживают.
За едой говорим о том о сем. Петер делится некоторыми впечатлениями от съезда, радуется, что и в деловом, и в научном отношениях приехал в Петербург не напрасно. Очень любопытным показался доклад академика Генералова.
Вдруг без всякого перехода Петер говорит:
— Люба, я хочу в лес.
— Сейчас? — у меня вилка едва не выпадает из руки.
Он смеется сам над собой:
— Нет, не сейчас, конечно. Например, завтра... Ты говорила, что у тебя выходной.
— Да, завтра выходной.
Глаза его становятся мечтательными:
— Понимаешь, я давно хочу побывать в настоящем дремучем русском лесу.
— Чтоб страшно стало? — улыбаюсь я.
— С тобой мне не будет страшно, — усмехается он. — С тобой я — хоть на край света!
— Хорошо! — я осторожно промокаю салфеткой уголки рта. — Могу предложить тебе завтра поход за грибами. Я слышала, что сейчас много белых грибов. Люди привозят по двести, по триста штук.
— По триста штук! — Петер недоверчиво качает головой.
Но мне почему-то кажется, что он сейчас просто насмехается надо мной.