– Извини, земеля, погорячился, – сказал, присаживаясь на корточки Сергей. И, достав из кармана куртки чекушку, сорвал пробку и протянул её раненому. Тот, сделав пару глотков, крякнул от удовольствия, утёр рот, и сказал: – С кем не бывает. Затем, сев на битый кирпич, попросил сигарету. В понедельник утром Сергей вновь пошёл к комму-нальщикам и закатил скандал. Женщина с добродушным взглядом в очередной раз заговорила о второй половине дня, и Трескачёва буквально бес попутал. Он вышел из шарашкиной конторы на мороз, хлопнув дверью. На све-жем воздухе Сергей начал успокаиваться, а, придя домой, с удивлением и даже волнением обнаружил, что не пом-нит: чего конкретно там орал. Помнил, как смахнул со сто-ла женщины с добродушным взглядом какие-то бумаги, а те, разлетевшись, веером попадали на пол. Помнил лысого мужичонку, которого чуть не сшиб с ног, выйдя из кабине-та. Вроде, Сергей прокричал ему: “Изничтожу!” Или только кажется, что прокричал, а на самом деле сдержался?.. В общем, воспоминания были, как о плохом и плохо запом-нившемся сне. А во второй половине дня раздался звонок. Естествен-но, это был сосед. Облик трагичен, и отказать в сигарете – всё равно, что добить раненного товарища. – Пошёл в жопу, – скорбно вздохнул Сергей. И тут за спиной соседа появились два мужика. Рабо-тяги! Постарше – тот, что в шкафу от бензопилы прятался. А подмастерье – раненый офисный планктон. Трескачёв был рад видеть их живыми и здоровыми. Сосед получил несколько сигарет, а коммунальщики принялись заделы-вать дыры в полу. Почему он их сам не заделал? Ведь можно было найти несколько гвоздей для пола в коридоре и купить цемента, чем терпеть крыс. Может быть… Но в те времена практи-чески везде задерживали зарплату. Занять было не у кого. А у Сергея просто-напросто не было денег… И вообще – ка-кого чёрта!! Если все это коммунальщики должны сделать сами, просто обязаны!2. Сергей надел рубаху и, натягивая спортивные штаны, подумал: “Есть ли у коммунальщиков профессиональный праздник? В такой день и мне не грех выпить”. Трескачёв пошёл на кухню и включил электрический чайник. Хорошо всё ж иметь свой дом. Эту квартиру он снимал, но вот согласился, неделю назад, купить ее у хозяйки за две зарплаты. Городок закрытый, с работой неважно, до Мурманска далековато, вот люди и уезжают. Кто продаёт квартиры, кто муниципалитету сдаёт. Тут появилось достаточно пустующих, законсервированных домов. Так что и цена на квартиры была смехотворна. Сергей, прикурив сигарету, посмотрел в окно с высо-ты своего восьмого этажа на залитую солнцем, но всё ещё спящую улицу. Хотя, какая там спящая! Пусть уже и не ночные часы, а самые ранние, когда праведникам вставать ещё рано, а не праведников, по идее, как раз должно ука-чать от дел грешных, но ведь солнце-лето! И пусть сегодня не выходные. Если сейчас пройтись по улице, она не пока-жется такой уж сонной. Из какого-нибудь раскрытого окна послышится музыка; а из-за дома, где трава, кусты, деревья и камни, донесётся пение нетрезвого хора. И на лавочке, о чём-то споря или наоборот – смеясь в полном согласии, будут сидеть молодые люди с пивными бутылками. Убере-гут от заблуждения о всеобщем празднике матерные крики из-за угла и тип, спасающийся бегством; возможно – от собутыльников. Так что спящей улица только казалась. Вон, вдале-ке штурмом берёт горку, в которую круто пошла дорога, одинокий путник. Хоть и сказано: дорогу осилит идущий, в данном случае это не факт. Да и не совсем он идущий, скорее – мотыляющийся-спотыкающийся. Вот, когда уж полгоры осилено, человек обо что-то запинается: может, о камень, а может, о собственную ногу, и падает на асфальт. Хорошо руки не в карманах были – Сергей видел, как му-жик ими взмахнул, а то ведь так и вдребезги можно расши-биться. Упав, путник затих. Дух переводит иль уснул? В этот момент, как предвестник беды, перед самым окном Сергея пролетел баклан со свисающим из клюва, мотыляющимся в потоках воздуха – почти как только что мужик – коротким шнурком. “Не к добру”, – решил Сергей. Но увидел, как мужик поднялся на четвереньки и, когда Трескачёв уже подумал, что тот таким образом и двинется дальше, путник вернул себя хоть и в безусловно шаткое, но всё ж более достойное, вертикальное положение. Какова цель этого нелёгкого и даже опасного перехода? Завтра путник и сам о ней не вспомнит. Останутся лишь ло-гические догадки: шёл домой; за деньгами; продолжить. Это могут быть три разные цели, а могут оказаться и составляю-щими одной. Пьяный – он как Бог, его пути неисповедимы. Сергей потушил сигарету о дно пепельницы, и в это время щёлкнул кнопкой вскипевший чайник. Трескачёв со-брался в ванну умыться и вдруг, глянув в окно, неожиданно увидел там, на пике горки, осиленной идущим, милицейский “уазик”. Из него выскочил милиционер и произвёл задержа-ние уж готового перевалить на ту сторону горки путника. Через минуту “уазик” увозил так упорно стремивше-гося – домой; за деньгами; продолжить – бога в противо-положную сторону от его неисповедимой цели. Всё ж ба-клан действительно оказался предвестником беды. Сергей вспомнил свисающий из клюва шнурок и вдруг понял, что это был крысиный хвост. “Может, это не ветер его мотылял, а сама крыса была ещё жива? Фу, гадость, какая!” Видел он подобное в Мур-манске, на остановке у “Семёновского”. Собака изрыгнула что-то живое под ноги влюблённой парочке на скамейке. “Вспомнил пол раздолбанный – вот и чудится. Впрочем, что пол, с милицией тоже весёлый случай имелся…” Дело было года за три до провала в подвал. Опять-таки, когда Трескачёв снял квартиру. В тот раз в Мурманске. Ре-шил тогда Сергей отметить это дело с друзьями, коих на-бралось не мало. Не тьма конечно, тьмущая, но дым коро-мыслом; но общение скучкованно по два-три человека; но кто-то перебрался на кухню, и ванна занята. Разошлись утром – часов в девять. С Сергеем осталась лишь знакомая со вчера Света, да на кухне успевший вер-нуться, когда все расходились, друг Рога со своей Полиной. Когда Трескачёв со Светой, покинув комнату, прошли на кухню, магнитофон на холодильнике мотал-озвучивал кассету “Slayer”. Полина в незнакомой Свете почувствова-ла возможную союзницу и затрясла друга за рукав: – Может, есть что повеселее? – Есть, – кивал головой под музыку Рога. – Следую-щая песня. – Ну, Рожки! – не унималась Полина. – Да ты ведьма! – отдёрнул руку Рога. Махнув на него, Полина обратилась к Сергею, косясь на несколько кассет, лежащих на столе: – Есть что-нибудь ещё? – Ещё, Слэера? – удивился Сергей. – Всё мало нам, да мало. Нет, это единственный альбом. Зато свежак, панко-вый. Наслаждайся. Посмотрев кассеты на столе, Света и говорить по поводу смены музыки ничего не стала. Полина ж не уни-малась: – Давайте тогда “Offspring”. – Ой, не о том канючишь, – вздохнул Рога. – Напит-ки закончились. – Что? – удивилась и возмутилась от такого обраще-ния Полина. – Вот именно! Что?! – воскликнул Рога. – Что делать?! Всё выпито. Цивилизация летит в пропасть. Мир катится к чертям. Неужели не осталось ни одной бутылочки?! Неу-жели это конец? Планета, и мы с ней, исчезнем навсегда, провалившись в тар-тарары. Ой, не хочу в тар-тарары! И вам не советую. В тар-тарарах так паршиво, что самый пар-шивый паршивец от паршивчиков паршивым воем воет. Пока Рога показывал, о чём канючить надо, Света по-дошла к магнитофону и выключила его. – Ух, ты… – отвисла челюсть у Рогов. – Давайте лучше совсем без музыки, – сказала Света. – Давай лучше совсем без глупостей, – предложил Рога. – Не безобразничай, включи песенку обратно, – ска-зал Сергей. – Не-е-е-е-т! – закапризничала Света. Тогда Трескачёв встал, его слегка качнуло. – Треска, не надо тут кровавую баню устраивать. Здесь дети, – Рога кивнул на Полину. Сергей подошёл к магнитофону и, нажав кнопку “PLAY”, погрозил пальцем Свете – не шали. Но только он, было, вернулся на место, как музыка вновь умолкла. Света извлекла кассету из магнитофона и, словно бестолковый фантик, зашвырнула её в форточку. Алкоголь не повлиял на её координацию, и “SLAYER” благополучно вылетел на улицу с седьмого этажа. Полина напряжённо посмотрела на Сергея. Тот ска-зал: – А чё не с магнитофоном вместе? Давай вообще всё на хрен повыкидываем. Он влепил девушке щелбан, испытывая сильное жела-ние дать подзатыльник. Света, ойкнув, схватилась ладош-кой за лоб. Сергей же вновь пригрозил пальцем: – Вернусь, коль не перестанешь безобразничать – в угол поставлю. – Пройдя в коридор, добавил: – На весь день. Сергею хотелось проветриться после бурной ночи. Кассета ж, оставалось надеяться, упав в сугроб под окна-ми, цела. – Как жить-то дальше? – спросил Рога, когда Сергей обулся.

– По совести, – ответил Сергей. “Заодно в магазин прогуляться, дабы Мир спасти от тар-тараров”, – подумал он, выходя на лестничную пло-щадку. Расстегнув карман на груди косухи, Трескачёв обна-ружил в нём ворох денег. Усмехнувшись, он проверил вну-тренние карманы – ещё два вороха крупными купюрами. Это были все отпускные, которые он так и не спрятал под ванну. Сергей открыл скрипучую дверь подъезда и зажму-рился от ослепительно яркого апрельского солнца. Щурясь после полумрака подъезда, он направился к краю бетонно-го крыльца, в сторону, куда выходили окна квартиры. При этом глянув на трёх милиционеров в паре метрах от него, каких-то людей в штатском, и милицейскую “буханку” за их спинами. “Что за сборище? – подумал Сергей и заметил благо-получно лежащую у оградки газона, видать, скатившеюся с сугроба невредимую кассету. – Интересно, видели ли мен-ты, как она упала?” – Ты откуда? – вдруг спросил один из милиционеров и шагнул к Сергею. Тут-то Трескачёв и обратил внимание на стоящую перед кассетой легковую машину с разбитым задним сте-клом. Сергей кивнул назад, чистосердечно признаваясь: – Оттуда. – Ты там живёшь? – Нет, – ответил Трескачёв, решив не говорить про съёмную квартиру. – Паспорт есть? – Есть. Посмотрев и не возвращая документ, милиционер спросил: – А здесь чего делаешь? – Гуляю.

– В подъезде? – Замёрз; перекурил; погрелся. “Ой, какая чушь! – мысленно плевался Сергей. – Сей-час скажет, что я подъезд обоссал”. – Да он пьяный, – сказал один из подошедших мили-ционеров. И тут: наручники на запястья, к машине – поднять руки. Обыскали. Залезай! “Это возмутительно! За что ж сразу в кандалы?! – в мыслях воскликнул Сергей. – Я буду жаловаться! Рогам”. В “буханке” сидело ещё три парня его возраста. Их повезли в отделение милиции. Оказалось, что кто-то вы-кинул из окна винную бутылку и разбил ею заднее стекло частной машины милицейского начальника. Пока их везли, Трескачёв прикинул: “Раз уже поехали, значит, менты взяли кого надо, и квартиры обходить не станут. Его хату не спалили, и он идёт, как случайный бухарик. Так что, крутить пацанов бу-дут, а он явно не при делах. Ребятки бутылкометатели вро-де с пятого этажа. Ну, да поделом им”. В ОВД с них сняли отпечатки пальцев и продержали в камере часа четыре. Там Сергей, расположившись на ска-мейке, вздремнул, пользуясь случаем. Из камеры его вывел совсем молодой милиционер, которому явно было омерзительно находиться рядом с та-ким отребьем, как Трескачёв. Он кривил румяное лицо и говорил: “Пшё-о-ол!” В кабинете ж, за столом, милиционер средних лет на-оборот – был бледен, говорил коротко, чётко, ясно. Впро-чем, радости при виде Трескачёва он тоже не испытал. Вопросы звучали, словно нашкодившему обормоту: зачем столько денег с собой? Зачем в подъезд заходил? С кем пил? “Получку получил. На рынок ходил (пять минут пеш-ком от съёмной квартиры), вещи присматривал. С другом выпили по ходу, после разошлись. С подъездом ошибка вышла, адрес приятеля забыл, так и не нашёл. Вышел – там ни с того ни с сего задержали”, – складно отвечал Сергей. – Таких дустов ни с того ни с сего не задерживают! – выплюнул фразу молодой милиционер, перебарывающий омерзение, продолжая находиться рядом с Трескачёвым. “Вот ведь тонкая душевная организация! Не мент, а песня журавлиная. А его хлоп, и с быдлом пьяным в одно помещение”, – “посочувствовал” молодому Сергей. Бледнолицый за столом, отложив ручку, сказал кол-леге: – Толя, можешь идти, я уж сам тут. Молодой хотел что-то сказать, но, перехватив взгляд старшего, молча вышел. – Пересчитайте, – бледнолицый выложил на стол мя-тые деньги Трескачёва. Он пересчитал. Где-то так. Сергей не то, что точно не знал суммы, он даже не помнил, сколько купюрных воро-хов было по карманам. Затем, не читая, Трескачёв расписался в протоколе и спросил: – А квитанция на штраф? – Мы с вас уже удержали. “Да и нормально, – подумал Сергей. – Пусть они в свой карман, зато скромно, да и мне без заморочек. А уж коль и шнурки вернут…” Отдохнувший на скамейке в камере Сергей вышел из ОВД бодрячком. До дома минут пять ходу, и Трескачёв, жмурясь на солнце, не спеша направился к магазину. Там купил бутылку пива для себя и пару литров водочки домой. А то ж скупой бегает дважды. На закуску солёных огурчи-ков – похрумкать, жирной скумбрии, ветчины, хлеба и до-брый кусок мяса на жарёху. Таковы были предпочтения в зарождающемся похмелье. Выйдя из магазина, Сергей от-крыл пиво зажигалкой, по традиции оцарапав указатель-ный палец о пробку и, закурив, пошёл домой. В квартире он застал только Рога. Тот сидел на кухне и брынькал на двух уцелевших струнах гитары, пылившей-ся в съёмной квартире. Безобразным голосом он душевно пел: “Светит месяц, светит ясный…” – Где девки-то? – спросил Сергей Рога, проходя с яствами на кухню. – Я их выгнал. – Тот прекратил пение и отложил гита-ру. – Не, ну, а хрен ли они!? – И в самом деле, – согласился Сергей. Уже после третьей рюмки, рассказав, что с ним прои-зошло, Трескачёв усмехнулся: – Всё ж надо было сказать про квартиру, может, и во-все б не забрали. – Ага! – кивнул Рога. – Тогда вообще могло бы ока-заться, что бутылку в окно кидал именно ты. – Тоже верно. – А что, кассета-то цела? – Это через четыре часа-то? – усмехнулся Сергей. – Со “SLAYER”ом”? Да за такое время бобину с записью твоего голоса утащат. 3. Зайдя в ванную, Трескачёв открыл кран холодной воды. Тот, немного похрипев, благополучно умолк, выда-вив из себя капли три. Сергей проделал то же самое с горя-чей водой. То же самое и она проделала с его ожиданиями, хрипло выдавив три капли. “Замечательно! А зачем ночью вода? Ночью люди до-брые спят или на работе. А недобрые обойдутся”. Сергей вернулся на кухню. Там была полная раковина грязной посуды. “Вот пусть тебя добрые люди моют”, – ухмыльнулся Сергей. Благо, воды был полный чайник. Трескачёв достал из настенного буфета пакетик с двумя печенюшками. Не бо-гато, но лучше, чем с водой из крана. “А ведь сейчас кому-то и спирт разбавить нечем”, – подумал Сергей, с удовольствием наливая себе чай. – Закрыты давно ларьки! – послышался через откры-тую форточку раздражённый девичий клич. “Тоже мне новость, лучше б погоду передавала”, – хмыкнул Сергей, выглядывая в окно. Внизу, недалеко от его подъезда, какая-то девица та-щила за рукав парня. Тот пытался освободиться от цепких рук, но как-то уж больно нерешительно. И что-то при этом негромко говорил. Даже, похоже, мямлил. – Домой пошли, скотина! – скомандовала девица. И без того не бравого вида парень, и вовсе поникнув, поплёлся телком в загон. “Во, оторва! – сплюнул чаинку на подоконник Сер-гей. – Если б не солнце, то она точно разбудила б своим криком. На костёр ведьму!” Трескачёв уселся на табуретку и, откусив печенюшку, подумал о путнике, штурмовавшем горку: “Шел, как умел, никому не мешал, а его под белы ру-ченьки, да айда. Лучше б ведьму упекли. А бедолага тот не шумел, за пределы тротуара не выпадал и не имел ни какой физической возможности причинить кому-либо вред. Аг-нец. А его – в кутузку. Впрочем, может, не так он и прост. Пьяный – он ведь и для себя загадка. Протрезвеет и столь-ко интересного про себя узнаёт…” Около двух лет назад Сергей шёл по улице со знако-мым по работе, и тот вдруг окликнул одну из проходящих мимо подруг. Подойдя, он начал о чём-то разговаривать со своей знакомой. Трескачёв, закурив, отрешённо наблюдал за прохожими, снующими туда-сюда по начавшей зеле-неть, весенней улице. И тут Сергей обратил внимание, что подружка знакомой приятеля, не принимающая участия в болтовне, рассматривает его. “Не, ну, понятно, что всем девицам хочется меня хотя бы рассматривать, – подумал Сергей. – Но вон, другие-то сдерживаются. Делают вид, что ходят тут вроде как слу-чайно, возле меня-то. Типа, у них в этом городишке дела какие-то появились. Наивность такая трогательна. Но вот так, откровенно разглядывать…” Подружка наконец спросила: – Узнаёшь меня? “Ёлки! Это ж соседка моя. Ребёнком я с ней на одной лестничной площадке жил. Только тогда она лет на сорок постарше выглядела. Баба Клава!” – Э-э-эй, ты здесь? – спросила девушка. – Нет.- А это автоответчик? – кивнула она на Сергея. – Нет, – сказал Трескачёв, и усмехнулся. – В смысле, не припоминаю. – Это ещё ладно, а то я уж забеспокоилась. – Вышедшие из-под контроля автоответчики среди нас? Сергей действительно не узнавал её, а она, улыбаясь, продолжала рассматривать его. И было похоже на то, что она его действительно знает. От этого Трескачёв почув-ствовал себя неуютно. Но, слава Богу, знакомый Сергея уже закончил разговор и они, попрощавшись с девушками, разошлись. А недели через три Трескачёв неожиданно вновь уви-делся с незнакомой знакомой. У одного приятеля на празд-нестве по случаю… да просто по случаю. Тут-то она и рассказала Сергею, откуда его знает. Утверждала, что не так давно, поздним вечером, он огра-дил её от нападок какого-то типа – вырубил одним ударом. Трескачёв сказал, что она его с кем-то путает, он ничего та-кого не припомнит. Девушка стояла на своём. Тогда Сергей предположил, что был сильно пьян. “Может, только совсем чуть-чуть”, – утверждала она. “Наверное, организм работал на аварийном аккуму-ляторе, а запись в бортовом журнале вести уже было не-кому”, – решил Сергей и поинтересовался: – И что же, устранил подонка и стал приставать сам? – Нет, посадил на автобус и всё.

“Вот так вот спьяну мир вечером спасёшь, а поутру, как все прочие плебеи, лишённый всякого тщеславия, бу-дешь, как ни в чём не бывало, страдать похмельем”. Сидя на кухне, Сергей вздохнул, думая о путнике, штурмовавшем горку. “Эх, напрасно обездоленные и угнетённые, голодные и несчастные, беззащитные и неутешные ждут благород-ного избавителя. Подрезали орлу крылья, так и не взлетев-шему, да увезли в место безнадёжное, дабы ощипать там безжалостно”. 4. Печенюшки закончились, но чай в кружке ещё оста-вался, и Сергей, достав сигарету, решил допивать его впри-курку. С улицы стали всё чаще и громче доноситься исте-ричные крики бакланов, певших по помойкам заутреню. Трескачёв, сидя на табуретке и держа в одной руке кружку, а в другой – сигарету, смотрел в окно. На горизонте воз-никло несколько облачков, пригнанных откуда-то издале-ка появившимся ветерком. Время от времени он задувал тихонько в форточку, рассеивая серо-голубой сигаретный дымок, расплывающийся над головой Сергея. Тоска. Трескачёв, было, подумал: а не попробовать ли поспать ещё? Но тут же отмахнулся от этой мысли: нет, всё равно ничего не выйдет. Ну почему, если надо вставать рано, то почти всегда просыпаться так тяжело? Сейчас же впереди совершенно свободный день, и именно поэтому теперь не заснуть ни за что. После очередной затяжки Трескачёв поднёс сигарету к пепельнице, но прилично выросший серый столбик оторвал-ся от уголька раньше и упал на узорчатую клеёнку стола. – Блин комом, на хрен! – выругался Сергей, чуть было не сдув в сердцах пепел на пол. Поставив кружку на стол, он облизнул кончик указательного пальца и, приклеив к нему серый столбик, отпра-вил невредимым в пепельницу. За окном вдруг раздался стук по металлическому кар-низу. Сергей обернулся и увидел за стеклом голубя. – Ты с миром, глупая птица? – спросил Сергей и при-близился к окну. Голубь, обеспокоенно скрежеща коготками по жести, перебрался на край карниза, чтоб быть подальше от Тре-скачёва. При этом маленький засранец оставил после себя зеленоватый сгусток. – Ах ты, собака! – воскликнул Сергей. Он стукнул ладонью по стеклу, но птица лишь пере-ступила с одной лапки на другую, косясь на Трескачёва одним глазом. Тогда он ударил напротив того места, где сидела птица, но та только вновь отошла на середину карниза. – А-а-а! – выкрикнул Сергей и ударил по стеклу обеи-ми ладонями.Чуть сильнее, и оно разлетелось бы вдребезги. Но ведь не разлетелось! И голубь опять вернулся на край, уверовав в нерушимость прозрачной преграды, и продолжил гадить на карниз. – Сейчас ты узнаешь, что такое разум, тупая кукушка! – оскалился Сергей, кинувшись к столу. Он бросил сигарету в пепельницу и схватил чайник с кипятком. Затем пододвинул табуретку под форточку и, за-бираясь на неё, прорычал: – Кому варёной голубятины? Встав на подоконник, глядя на птицу сверху, Сергей снова оскалился: – Тебе? Голубь процокал по карнизу поближе к Сергею, оста-вив позади ещё один сгусток. Трескачёв сунул руку с чай-ником в форточку. И голубь, взмахнув крыльями, тут же улетел прочь. – А-а-а! – выкрикнул в бессильной злобе Сергей и стал лить кипяток на карниз. Вода полетела вниз, неожиданно громко в утренней тишине ударяясь о его жестяной карниз и карнизы ниже. Тут-то Трескачёв и увидел со стороны этот триумф разума: какой-то крендель рано утром орёт в форточку и льёт ки-пяток. “Да ведь ты просто псих! – подумал Сергей, слезая с окна, пока его никто не заметил. – И лечиться не буду”. Трескачёв, хмурясь, затушил дымящийся уголёк в пе-пельнице и тут же прикурил новую сигарету. “Дерьмовое утро. Очередное”. 5.С улицы стали доноситься звуки, издаваемые самыми ранними праведниками: нечаянный хлопок подъездной двери; “пик-пик” открываемой иномарки под окном; му-сор, высыпаемый в контейнер ретивым дворником. Пока это – отдельные, чётко отличимые друг от друга звуки, но вскоре к ним начнут прибавляться всё новые и новые. Их будет больше, они станут чаще и превратятся в сплошной утренний гомон часа пик. А сейчас Сергей отчётливо слышал, как внизу, во дворе, зашёлся в надрноватый возраст. Но наткнуться на покойника-то с утра пораньше они не заслужили. Только, понимаешь, позавтракали”. Осеним утром, пораньше обычного, девятилетний Се-рёжа шёл в школу – зарабатывать пятёрки и даром двойки получать. Мертвец лежал на газоне, средь красно-жёлтых опавших листьев. Если б синее одеяло, накрывшее труп, было подлиннее, то наверняка Трескачёв со временем за-был бы об этом покойнике. Но одеяло оказалось коротким, и из-под него торчали крупные босые ступни трупа. Серё-жа отчётливо видел желтоватые неухоженные пятки. От их вида у мальчика по спине пробежал холодок. Он ещё не раз увидит эти ступни. В ночных кошмарах. Точнее, чаще он будет слышать приближающиеся звуки их шагов. Шлёпа-нье по холодному линолеуму. И, даже став взрослым, Сер-гей пусть и очень редко, но всё ж иногда будет просыпаться с отчаянно колотящимся сердцем, прислушиваясь к тиши-не погружённой во мрак комнаты. – Чей мальчик?! – увидев Серёжу, обратился к не-скольким зевакам милиционер, в одиночку пока пребы-вающий на месте происшествия. – Мальчик, нечего тут глазеть, отведите его отсюда! И вообще – расходитесь все! Что здесь, цирк? Серёжа оторвал взгляд от желтоватых пяток мертвеца и пошёл прочь. “Что здесь, цирк?” Немногочисленные зе-ваки остались на месте. 6.”Пулемёт бы… – проползла мысль у Сергея, смотря-щего в окно. Облаков на горизонте заметно поприбави-лось. – Если расстрелять окна в доме напротив, насколько этот бесплатный цирк привлечёт внимание обстрелянных жильцов?..” За неимением пулемёта, Трескачёв отправился в комнату смотреть по телику начинающиеся утренне-будничные передачи. Реклама! Конечно же – по всем ка-налам. Подлая штуковина этот телевизор! Особенно без лентяйки. Подойдёшь, вот, звук настроить, а там непре-менно все вдруг напряжённо замолчат. И музыка затихнет, или едва уловима станет. Актёры за экраном будут терпели-во выжидать, когда у тебя лопнет терпение, и ты вернёшься на удобный диван, чтобы неожиданно громко закричать в твоей квартире средь ночи. Или ж наоборот – прошептать неразборчиво что-то важное, чтоб всё кино насмарку. Под-лая штуковина! Сергей нашёл-таки канал без рекламы и, отойдя к ди-вану, завалился на неприбранную постель. Тип в галстуке сказал с экрана: – Об этом и о многом другом мы расскажем вам после короткой рекламы. Не переключайтесь. – Гад! – воскликнул Сергей, кинув в телевизор поду-шку. Прошлой зимой у Трескачёва случился телевизионно-лентяечный инцидент. К тому времени он уж с полгода жил у симпатичной шатенки Аллы. И было им вместе поначалу просто великолепно. Как говорится, и днём друг к друж-ке стремятся, и ночью под одну шубу ложатся. Но со вре-менем Сергей начал всё чаще обращать внимание на одну особенность Аллы. Она постоянно во всём соглашалась с ним, при этом восхищаясь Трескачёвым, как небожителем, творящим чудеса. Поначалу Сергею это даже нравилось. К примеру, после раската грома, глядя на тучное небо, он сказал: – Быть дождю.И Алла, всплеснув руками, воскликнула: – Ва-а-у! И, когда через пять минут дождь докатился до них, она сказала: – Вот это да! Ты почище гидрометцентра. – Да, я такой, – соглашался Сергей. – Почище. А всё от того, что регулярно моюсь мылом… Нет, это уж будет реклама. Неважно, всё от того, что я просто регулярно мо-юсь. Но время шло, и шутка затягивалась. Причём дей-ствительно – в каждой шутке есть доля шутки. Восторга-ясь Трескачёвым, Алла начала обходиться одним мнением – Сергея. Если бы он сказал ей: “Посмотри, какие сегодня у всех сиреневые лица!”, то она б на полном серьёзе удиви-лась: “Ой, а что это с ними случилось?” Как-то раз Алла смотрела по телевизору одно из бес-конечных ток-шоу, от которого атомные ядра в мозгу Тре-скачёва рисковали начать деление и вступить в цепную реакцию. Спасая регион, Сергей ушёл на кухню. В буфе-те, висящем на стене, он наткнулся на две упаковки спи-чечных коробков (в каждой по десять штук). Зачем Алла держала их в таком количестве дома, где электроплита, да и отопление не печное – неизвестно. Сергей, взяв эти упаковки, уселся за стол. Распечатав одну, достал коробок и высыпал содержимое на скатерть. Затем положил две спички параллельно друг другу. На них ещё две – вышло вроде знака “решётка”. Далее Сергей принялся укладывать такие знаки один на другой. Выше и выше. Причём каждый раз, смещая их чуть в сторону – во-круг оси. Потихоньку начала расти спиралеобразная баш-ня. Трескачёв брал и укладывал спички, зажимая их в длину меж большим и указательным пальцами. Иногда к кончику указательного прилипала сера – тогда, когда уж казалось, что он уложил очередную детальку на хрупкую конструк-цию. Приклеившаяся спичка грозила сдвинуть находящие-ся под нею спички. В таком случае Сергей аккуратно при-жимал её ногтём указательного пальца левой руки, и тогда удавалось оторвать, не вызывая крушения, правый палец. По мере роста башни Трескачёв всё больше опасался, что она упадёт. Тогда он стал брать спички за середину и, затаив дыхание и следя за тем, чтобы нечаянно не задеть грудью стол, продолжил укладывать их одна на другую. Но этот ме-тод тоже оказался не безупречен: спичка на конструкцию как бы ронялась, сотрясая нижние, и сама не всегда ложась как надо. И Трескачёв вернулся к прежнему методу. Сергей встал, когда начал девятый коробок и про-должил строительство уже стоя. Первая упаковка ушла вся – Трескачёв распечатал другую. Когда был уложен один-надцатый коробок, Сергей отошёл, чтобы посмотреть со стороны на спичечную, закрученную спиралью, с корич-невыми полосами из серных головок, башню. Она выросла почти до полуметра. Трескачёв взглянул на творение рук своих и увидел, что оно прекрасно. Тогда он решил это дело перекурить.Сергей аккуратно прикрыл за собой дверь на кухне, чтобы какой-то нелепый сквозняк не порушил его творе-ние. Курили они в коридоре на две квартиры, сделанном в крыле лестничной площадки. Когда Сергей протянул руку к входной двери, Алла, сидящая в комнате в кресле перед телевизором, спросила: “Не пора ли пообедать?” Он отве-тил: “Досматривай, после”. И вышел из квартиры. Трескачёв курил, стряхивая пепел в пепельницу, сде-ланную из пивной банки со срезанным верхом и закручен-ными в стружки-кудряшки краями, думая: удастся ли ему уложить ещё девять коробков? Пожалуй – нет. И Треска-чёву захотелось показать Алле свою башню, пока та не об-рушилась. Этакое детское желание похвастаться. Но, войдя в квартиру, Сергей увидел открытую дверь на кухню, и на столе – ни единой спичечки. Телевизор уже был выключен, и слышалось журчание воды в мойке. Поя-вилась Алла с тряпкой в руке и принялась протирать стол. – А-а… – пройдя на кухню и указывая рукой на чи-стую скатерть, Сергей хотел спросить “зачем?”.Но Алла перебила его, пролепетав:- Я спички на холодильник убрала. Сергей посмотрел на холодильник. Там лежал поднос, на котором была свалена спичечно-коробочная куча. – Что, досмотрела телик? – спросил Трескачёв. – Ага, – беспечно ответила Алла, повернувшись к плите с разогревающимся обедом. – Сейчас готово будет. Всё правильно: не век же стоять башне на столе, ко-торый предназначен для тарелок с разогреваемым сейчас супом. Всё правильно: он сказал – досматривай, после… Она досмотрела, и наступило это “после”. А тут эти спички. Про них ничего сказано не было. Всё правильно: что это, в конце концов, за детский сад? Это такая мелочь… Но эти мелочи – день за днём, день за днём, день за днём… Когда Сергей, возвращаясь с магазина, приносил какую-нибудь буханку хлеба и молоко, он уж начинал опа-саться, что Алла вот-вот назовёт его чемпионом. Потому что глаза её восторженно горели, словно за эти пятнадцать минут он сам умудрился испечь этот хлеб и, отловив средь сугробов корову, надоить с неё пакет молока, да заплатив, аккуратно получить сдачу. Как-то раз он нелепо и неудачно пошутил: суп какой-то сладкий. И Алла, попробовав, запереживала не на шут-ку, что, по-видимому, добавила в него сахар вместо соли. Сергей поспешил успокоить её, сказав, что пошутил. Тогда Алла ещё раз попробовала суп и удивилась: в самом деле – солёный. А однажды он обнаружил, что к его ключам от кварти-ры прицеплен новый брелок. Точно такой же, как и был, в виде якорька. У прежнего кончик одной лапы был отлом-лен, но всё равно – брелок безотказно откупоривал пивные пробки. Алла же купила где-то точно такую же безделушку, поменяв старую, поломанную, на новую, целую. Навер-ное, помня, как Сергей иной раз вздыхал, говоря про свой якорёк: да, были времена, когда он двумя лапами работал. Но вот, надломился от трудов непосильных. Алла, безусловно желая сделать ему приятное, прице-пила новый брелок к его ключам, а старый просто-напросто выкинула. Всё понятно, она хотела как лучше. Да только Сергею тот косолапый якорёк дорог был, подаренный в шестнад-цать лет пьяным в уматень другом. Всё понятно – он не объяснил, что ему дорог именно этот, с отломленной лапой якорёк. Ну, или сделал это не-достаточно внятно. Да и вообще, пустяк это. Но, день за днём, день за днём, день за днём… И вот наступило апрельское воскресенье, оказавшее-ся днём телевизионно-лентяечного инцидента. Трескачёв вместе с Аллой сидели в комнате. Она смотрела что-то по телевизору, он разбирал свой старенький будильник, на-чавший всё чаще и чаще останавливаться. Капризничал, прекращая тикать каждые минут десять, словно ожидая, когда его потрясут, словно по-стариковски желая хоть как-то привлечь к себе внимание. Сергей открутил два крепёжных винтика, снял два при-способления для перевода стрелок и, взявшись за прозрач-ный пластик, закрывающий циферблат, попробовал отде-лить его от корпуса – никак. Покрутил будильник в руке – да нет, вроде, больше ничего не держит. Но вот Сергей заметил паз под циферблатом и, вставив в него отвёртку, попробовал поддеть – опять никак. Он нажал посильнее – и переусерд-ствовал: от прозрачного пластика отлетел кусок с треть ци-ферблата. Тогда Трескачёв в сердцах вскочил и, подойдя к окну, зашвырнул в открытую форточку переставшее тикать тело будильника. Тот полетел с пятого этажа и приземлился в чёрную проталину в конце захламлённого косогора, начи-навшего свой спуск практически под самыми окнами дома. Сергей добавил красок в тот ещё вид из окна. Сев обратно в кресло, он сказал Алле: – Удивляюсь, как будильник протянул так долго. Рань-ше я его регулярно ронял – и ничего, ходил. Наверное, он с тоски зачах: никто не роняет. Если б он мог передать по-следнюю волю, то непременно пожелал бы, чтоб его напо-следок как следует уронили. Что я и сделал. Спи спокойно, дорогой товарищ. Твоё место в строю займут другие. По телевизору началась реклама, и Алла захотела пе-реключить канал. Она взяла пульт, который Сергей принёс с собой, перебираясь к ней жить. У них были одинаковые телевизоры, но у Аллы не было лентяйки.И вот сейчас она захотела переключить канал – и ни-чего не вышло. Попробовала ещё – опять ничего. Тот же канал, с той же рекламой. Алла встала, вновь нажала на кнопку, отвела руку чуть в сторону – безрезультатно. Тогда она подошла к форточке и точно так же, как Сергей будильник, зашвырнула лентяйку на улицу. Тут-то в голове Трескачёва что-то и щёлкнуло. – Её место займут другие, – сказала Алла, улыбаясь. – У меня скоро получка. Сергей тоже улыбнулся, только совсем недобро, – “может, следовало просто заменить батарейку?”, однако Алла этого не заметила. У Трескачёва возникло ощущение дежа-вю. Вот так же, как с добрым утром, несколько лет назад была выкинута его кассета со “SLAYER-ом”. “Да что это у баб, апрельское обострение? Просто необходимо выкинуть что-то, принадлежащее мне, в форточку?” – Я – курить, – сказала Алла, направляясь в коридор. – Идёшь? Сергей, глядя на рекламу зубной пасты, молча пока-чал головой. Дверь открылась и закрылась за Аллой. Трескачёв про-должал сидеть в кресле. “Я выкинул будильник, и она тут же выкинула лен-тяйку. Всё, что ни сделаю – всё правильно, достойно под-ражания”. Сергей встал и, подойдя к окну, глазами поискал на косогоре лентяйку. Нет, не видно. Тогда он полностью сдвинул в сторону тюль, открыл на раме нижний шпин-галет, затем забрался с ногами на подоконник и открыл верхний. Потом рывком с треском распахнул заклеенное с зимы окно. Опустил шпингалет на второй раме и, спрыг-нув на пол, с таким же треском раскрыл и второе окно. В комнату ворвался простуженный ветер, заколыхав тюль и штору. Он дул со стороны сопок, чернеющих недавно поя-вившимися проталинами. А на экране продолжалась реклама. “Ты – лучше…” – напели там. – Да, я такой, – проговорил Сергей, выдернув шнур из сети. Затем, подняв телевизор на руки и отступив с ним несколько шагов для разгона, резко подбежал к окну и что есть силы, двумя руками зашвырнул его как можно дальше. Тот пошёл хорошо; Сергей следил, затаив ды-хание. Сделав оборот в полёте, телевизор врезался в мо-крый снег косогора, под которым, возможно, скрывался камень. Раздался “ба-бах!” лопнувшего кинескопа. А пластиковый корпус на удивление уцелел. Телевизор, ещё пару раз кувыркнувшись, скатился метров на пять, пока не уткнулся в здоровенный камень-валун. И только тут Трескачёв задышал. – Что-то я вспылил, – проговорил Сергей, закрыв окно, и начал собирать манатки. С получки он дал Алле деньги на новый телевизор, и с тех пор они больше не виделись. Трескачёв вдруг осознал, что пялится куда-то сквозь экран, не видя происходящего. Это называется – ушёл в себя. Сергей тряхнул головой. В телевизоре один седой дядька рассказывал другому, что в каждом человеке скры-вается около пяти тысяч разных личностей. “А я слышал только о раздвоении личности, – усмех-нулся Сергей. – Интересно, а что было бы, доминируй во мне какая-нибудь другая личность из этих тысяч?” Закончились утренние передачи, начались сериа-лы. И в это время по карнизу за окном ударили капли дождя. Они барабанили всё сильней и сильней. Сергей зашёл на кухню, закрыл форточку и, сев на табуретку, закурил. “Ой, а у нас тут ливень, – ухмыльнулся Трескачёв, гля-дя в окно на прохожих. – Закопошились, черви дождевые. Накопать вас некому”. Ливень, так неожиданно хлынувший с затмивших всё небо серых туч, так же неожиданно перешёл в уныло мо-росящий дождик, готовый вот так же уныло нудеть ещё с неделю. “Долбанней этого лета может быть только долбан-ная зима…” – Зевнул Сергей и, затушив сигарету, пошёл в комнату. Он выключил телевизор, разделся и лёг в постель, за-бравшись под одеяло с головой. “Дождевые червячки, таракашки, ползучки…” – тихо запели колыбельную в задрёмывающем сознании Сергея неведомые, убаюкивающие голоса. И вскоре он крепко заснул. II Сергея разбудил солнечный свет, зарабатывающий сейчас, летней полярной ночью, выходные на всю зиму вперед. Тонкие шторы были ему фиктивной преградой. Сергей глянул, щуря заспанные глаза, на тикающий бу-дильник. “У-у, рань-то, какая…” – зевнул он и, повернувшись лицом к стене, проворно натянул одеяло на голову. “Спать-спать-спать…” – пропел покровительствен-ный голос в сознании Сергея, где так и осталась не вытес-ненная солнцем сонная дымка. III 1. Сергея разбудили солнечные лучи, прошедшие сквозь тоненькие шторы и, не слепя всей блистательной ярко-стью, коснулись его лица, развеивая закрывающий веки сон. Сергей, щурясь, посмотрел одним глазом на будиль-ник и усмехнулся: “У-у, адская машинка, всё минуты мои считаешь”. Трескачёв лёжа потянулся и звучно зевнул, точнее, с удовольствием выдавил какие-то подвывающие звуки, доставшиеся ему от первобытных предков. Он проснулся в превосходном расположении духа. Оставалось только встать с той ноги. А то ясно солнышко обернётся ярилом, завтрак сгорит и ужина не будет. “Какая ж нога ТА? – гадал Сергей, пальцами правой ноги почёсывая левую пятку. – Или с обеих встать? Не, тоже не годится, полдня всё хорошо, но к вечеру уже ярило клонится к закату, и сначала не будет ужина, а после он и вовсе сгорит. С квартирой. Что ж, тогда встану с правой”. Сергей откинул одеяло и встал с той ноги. Прохладно и бодро. А зимой ещё бодрее. Это заслуга коммунальщи-ков, борющихся с вялостью народной. Не дают, упарив-шись, раскиснуть, но и околеть не позволят. Отапливается квартира, бежит из крана вода. Кто молодцы? Холодно в доме, нет воды – бегаешь по инстанциям, тренируешь тело и волю. Кому спасибо? Да только дождёшься ли? Разве скажет испуганный малыш спасибо стоматологу? А ведь тот благо несёт несмышлёнышу. И Сергей в своё время “спасибо” не сказал. Трескачёв, как и сейчас, жил тогда на очередной съём-ной квартире. Через неделю после случившегося он рас-сказывал приятелю: – Теперь я точно знаю, что такое “приплющило”. Прочувствовал. Измена – это ерунда. Как ужастик дома в кресле смотреть. А вот когда приплющило, то да-а. Это как самому в телик вдруг попасть. На скотобойню, жертвой. – Это коровой стать что ли? – засмеялся приятель. – Тебе смешно! – тоже усмехнулся Сергей. – А я с вами чуть не свихнулся. Курить больше не буду. Вы вдво-ём: ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля. Я смысла не мог уловить. Да что там, я и не пытался. Всю волю бросил удерживать остатки рассудка. Комната кружится, вы руками ещё ма-хаете. Ржёте. Да так громко. И деться от вас некуда. И не сказать, чтоб успокоились, замолчали. Это ж провокация. Вы б на меня переключились. А так вы хоть только друг с другом смеётесь, да по плечам хлопаете. Мне б одного та-кого хлопка для инфаркта хватило. Я цеплялся взглядом за какой-нибудь предмет, пытаясь привязать себя к реально-сти. Угол ковра на стене; пепельница на табуретке; теле-визор. Но предметы начинали подрагивать и переставали походить на реальность. Тогда я решился пойти домой.

Дело не простое, а что делать? С вами у меня бы крышняк гарантированно съехал. Далее Сергей рассказал про провал на пороге своей квартиры. Про крыс. И про женщину-коммунальщицу с добрейшими глазами, дважды его обманувшую. – Мало того, что крысы по хате бегают, так и с рабо-ты же отпрашивался ещё! Короче, решил брать ситуацию в свои руки. Благо, нашлась тонкая, но прочная проволока. Способ проверенный: делаешь петлю-удавку, устанавлива-ешь на крысиной тропе и – все дела. Только конец про-волоки нужно, конечно, прикрепить к чему-то. Я к трубе примотал, что из ванной на кухню выходит. Аккурат, где стена пробита. Оттуда они и пробирались. И вот, выклю-чил свет, притаился в комнате. Засада натуральная: не ше-лохнусь – тишина, не курю – я даже с сигаретами завязал, после укурки той… Прям романтика! Но минут через пят-надцать начало мне это надоедать. Думал уже плюнуть, как вдруг слышу – есть! Отчаянное скрежетание, даже писк-нула разок, типа: ой, из меня сейчас шубу делать будут! Я вбегаю на кухню, включаю свет, смотрю: в углу под рако-виной – крыса, за хвост попавшись, рвётся бешено. Тут медлить нельзя, так она себе хвост оторвёт. Но у меня всё схвачено, всё необходимое на полу приготовлено. Кидаю на крысу тряпку, прижимаю аккуратно зверюгу ногой в бо-тинке. Беру одной рукой проволоку, а другой откусываю её пассатижами от трубы. Затем резко отскакиваю, держа в вытянутой руке – подальше от себя – силок с дёргающейся крысой. Самое трудное оказалось её в трёхлитровую банку опустить. Мотается, словно ей зла желают. Блин, пусть и без удобств, но отдельная банка, в конце концов! Засунул. Сверху куском жести размером с тетрадку прикрыл. Даже дырки заранее пробил. Поставил банку под диван и им же крышку прижал, как раз подходило. А зверюга здоровая. В банке ей тесно. Метается, проволока так и осталась на хвосте, по стеклу скрежет и ею, и когтищами… А наутро Сергей пошёл договариваться насчёт восстановления полов. Со зверюгой вместе. Крыса за ночь поу-спокоилась. Правда, несколько заволновалась, когда Тре-скачёв взял банку в руки, придерживая ладонью жестяную крышу. Но, когда банка была упакована в обычный чёрный пакет, сразу же успокоилась, словно попугайчик, чью клет-ку тряпкой накрыли. Сергей одной рукой прижимал банку к груди, а другой, через пакет, придавливал жестянку к гор-ловине. – Холодно, маленькая моя? – проговорил вышедший на морозную улицу Сергей зашебуршившейся крысе. – Потерпи, скоро придём. Когда Трескачёв открывал дверь “шарашкиной кон-торы”, то, освобождая руку, прижал крышку банки под-бородком. Зверюга, почуяв близость глотки врага, с силой ударила Сергея через жестянку. Он аж зубами клацнул. – Ути-пути-тютеньки… – прошептал Трескачёв, едва не описавшись. Сергей представил, что сейчас его кто-то увидел, и чуть не рассмеялся. Крыса у горла, то, что он задумал и, в принципе, уж делает – заводило. И вот так, чуть улыба-ясь, Трескачёв с притихшей крысой прошли по коридору и, миновав несколько дверей, остановились у нужного ка-бинета. Сергей постучал в дверь рукой, держащей банку. Зверю-га, которую сейчас буквально взболтали, на удивление затих-ла, словно прочувствовав ответственность момента. Выждав пару секунд, Трескачёв мизинцем, не выпуская ноши, потя-нул на себя ручку двери, благо, оказавшейся не тугой. – Здравствуйте, – сказал Сергей. – Здра-а-авствуйте… В этом “здра-а-авствуйте” было что-то вроде: тихо-тихо, не подсказывайте мне… Я сейчас сама вспомню… Ну, как же! Вы – тот самый взволнованный молодой человек. Не стоит переживать из-за всяких пустяков. Мелкие про-блемы приходят и уходят регулярно. Такова жизнь…Добродушные глаза начальницы с участием смотрели на Сергея. “Такая ногу тебе откусит и по головке погладит”, – по-думал он и сказал: – Вчера, во второй половине дня, ко мне опять никто не пришёл заделывать дыры в полу. – Ох, знаете… – принялась сокрушаться начальница, рассказывая о проблемных трубопроводах, о том, что на дворе зима и жильцы замерзают, что работников совершен-но не хватает, а те, что есть, просто надрываются на самых проблемных участках. И всё ж, несмотря ни на что, сегодня, во второй половине дня, к Трескачёву непременно придут самые лучшие мастера и заделают эти несчастные дыры. Сергей выслушал заверения и сказал: – Только, вот, смотрите: сегодня у нас уже пятница, впереди – два выходных. Перед тем, как сюда отправить-ся, я дома изловил кое-кого. Специально для вас. Потому как благодаря именно вам у меня их полно. И, если сегодня рабочие опять не смогут ко мне прийти, я займусь отловом этих кое-кого до понедельника. И тогда в следующий раз приду сюда уже с мешком. Договорив, Сергей спокойно перевернул пакет с бан-кой, что всё время держал пред собой и, тряхнув в сторону, убрал крышку, высвобождая крысу на пол. Впрочем, не на стол – как планировал прежде. Упав, зверюга пискнула, тут же шустро развернулась, мгновенно сориентировалась и юркнула под стоящий у стены шкаф. Начальница не завизжала и не запрыгнула на стол. Всё ж не в консерватории работала. Но всё-таки негромко ойкнула, несколько побледнев. Трескачёв же развернулся и вышел из кабинета, на пороге напомнив: – Мешок. Покидая “шарашкину контору”, Сергей едва не стол-кнулся в дверях с лысым мужичонкой, спешившим то ли по делам, то ли согреть озябшую лысину. Пропустив его, Трескачёв вышел на сумрачную улицу. На этот раз рабочие действительно пришли во второй половине дня. И быстро со всем справились; видать и в са-мом деле – мастера. 2. Сергей надел тёплую рубаху, спортивные штаны и по-шёл на кухню. Включил чайник, посмотрел с высоты свое-го восьмого этажа на яркую, но безмятежно спящую улицу. И всё же нет, не совсем спящую – один мятежный дух по ней все же мотался. Сергей увидел, как вдалеке берёт штур-мом горку, в которую шла дорога, какой-то пьяный тип. Просто на кочерге. И мотает его та кочерга неистово. Он по тротуару, как по пластинке ди-джея лавировал. Трескачёв пошёл в ванну, умыться, но из крана вышел только жалобный хрип. – Сушняк, – посочувствовал Сергей, представив тру-бопроводы как глотку мистического организма по имени Дом. Глотку, мучительно страдающую без воды от сухости и ржавчины, перчащей по всем трубам. Он зашёл в комнату и застелил диван, на котором спал, накрыл пледом. “Эх, хорошо б, конечно, иметь свою квартиру, – по-думал Сергей. – Но, как известно, нет ничего более посто-янного, чем временное”. Неделю назад хозяйка предложила купить у неё квар-тиру. И цена пустяковая, и хатка ничего. Можно было б прикупить, да и жить в собственном жилье, пока вариант с Мурманском не найдётся. Но… делать этого он не стал. Так и продолжил просто снимать эту квартиру. Сергей вернулся на кухню. Глянул в окно. Мятежный дух достиг-таки вершины горы. Но там появился милицей-ский “Уазик”, и “духа” уже препровождали к нему. Сергею припомнился случай. Года за три до провала в подвал, Трескачёв, опять же, снял квартиру, но в Мурманске. Упорно не желал жить у ро-дителей. Решил отметить это дело с приятелями, которых набралось немало. Договорились встретиться в центре города, на Пяти Углах, где как раз проходили массовые гуляния по случаю какого-то праздника. К месту встречи Сергей прие-хал с другом раньше договорённого времени. Они купили по пивку и тут же стали частью того шумного и весёлого, что и называется праздником. Когда выпили по бутылочке, друг сказал, доставая две сигареты и протягивая одну Сергею: – Надо б женщин найти на вечер, поприличней. – Где ж таких найдёшь? – удивился Трескачёв. – И потом, обещался прийти Хромой. А когда он пьян, мне за него даже перед тобой стыдно бывает. – Приличных, в смысле – симпотных. – Тогда симпатичных и неприличных, – поддержал Сергей. – Ты их уже видишь? – Вон, хотя бы те, – кивнул друг на двух хохотушек. – Сейчас посмотрим, – сказал Сергей и пошёл знако-миться. – Наконец-то! – воскликнул Трескачёв, подойдя к хо-хотушкам. – Где вы ходите? Пока вас дождёшься, тут уж всё закончится. Ну, а то, что я замёрз, вам, наверное, и не интересно. – Так, вроде, не холодно, – проговорила одна из подруг. – Это вам сейчас не холодно. А попробовали бы вы постоять тут несколько часов, меня высматривая! – А ты тут уже несколько часов нас ждёшь? – Всю жизнь! Только вон, друг иногда подменивает – побриться сходить. – Чего-то прежде мы вас тут не видели, – улыбались хохотушки. – Как! – воскликнул Сергей. – Да в этом городе и гля-деть больше не на что. – Как же! А хлебозавод? – напомнил подошедший друг. – А-а, ну, конечно! – кивнул Сергей. – В жизни бес-конечно долго можно смотреть лишь на две вещи: на хле-бозавод, и на нас. Кстати, хотите посмотреть фотографии хлебозавода? Их у меня дома потрясающая коллекция…Так и оказались хохотушки на праздновании снятия квартиры. Одна из них, Света, осталась у Сергея и после того, как разошлись практически все. Кроме неё остались лишь Рога с Полиной. И вот Света наутро учудила: выки-нула в форточку кассету Сергея. Тогда он ушёл с кухни в комнату, а, вернувшись, показал Свете пудреницу, что взял из её сумочки. Показал – и так же, как она кассету, зашвыр-нул в форточку. – Какой ты мстительный! – прищурилась Света. – Ну, вот, а я-то думал – поскандалим. – Тогда тебе надо было выкинуть сумочку. – Это я мигом. – Не, сюрприз уж не получится. – Тогда не будем скандалить, – сказал Сергей. – Я – в магазин, заодно наши штучки найду. Под окнами сугробы, наверняка всё цело. Со мной прогуляешься? – Ты что-то хочешь мне купить? – спросила Света. – Литруху для малышки, – прижал к себе Сергей Све-ту за талию. – Ты лапуся, – засмеялась она. – Неужели теперь у меня будет своя собственная литруха! – Да-а, Лапу-у-уся, – протянул Рога, сидящий со сво-ей Полиной за кухонным столом. – И будешь вообще зай-чиком, коль заодно сигарет купишь. – Сейчас сам в магазин побежишь, – сказал Сергей. – У меня денег нет, – вздохнул Рога. – Так я дам. – Тогда я со всем рвением. – Да не, сиди, – сказал Сергей и обратился к Свете: – Ты же пойдёшь со мной прогуляться? – Пойду! – кивнула она. Когда Сергей уж открывал входную дверь, Света за-бежала в комнату и взяла свою сумочку. – На пять минут выходим, зачем тебе сумочка? – спросил Трескачёв. – А пока пудреницу ищем, может, и ещё чего найдём.

Мало ли добра под окнами валяется… На выходе из подъезда их остановили милиционеры и попросили документы. – Это зачем? – спросила Света, пребывая навеселе. – Разобраться надо, – сказал милиционер. – По порядку номеров, или на запчасти? – хихикнула Света. – Да они пьяные, – заметил другой милиционер. – Паспорта давайте. Света достала свой из кстати взятой сумочки, Сергей – из куртки. Документы у них забрали и повезли на “бухан-ке” в отделение. С типами, подозреваемыми в метании бу-тылок из окон. Трескачёв со Светой условились говорить, что заходили в подъезд, разыскивая квартиру приятеля. И долго их не держали. С Сергея на месте взяли деньги на штраф, а Свету и вовсе – так отпустили. Она поджидала его на подъезде отделения. По дороге домой они зашли в магазин и купили водки с закуской. Сергей хотел взять коньяк, но Света сказала: “Хорош выламываться уже!” Ну, на том и по-решили. Под окнами ни кассеты, ни пудреницы они не заметили. – А пожрать чего принесли? – воскликнул с кухни Рога, сидящий за столом с Полиной, даже не поинтересо-вавшись, где они пропадали. – Мне без пропитания нель-зя. Я с голоду расстраиваюсь. Хотя бы консервы с толсто-лобиками?..- А как же! – ответил Сергей, снимая ботинки. – Тебе специально их искали столько времени. Всё чин по чину. Толстолобики, лобик к лобику. Такие, чтоб полобастей. Чтоб с ними хоть в лобовую атаку. Сергей обнял за талию Свету: – Душа моя, а бывала ли ты в лобовых атаках? 3. Сергей достал из настенного шкафчика полюбившее-ся ему печенье. Он вообще любил всякие вкусности, и они у него дома не переводились. Из холодильника достал про-битую банку сгущёнки. Налил себе кофейку. Красота! – Закрыты давно ларьки! – донёсся из раскрытой форточки девичий возглас. “Кто бы мог подумать!” – усмехнулся Сергей и глянул в окно. Недалеко от подъезда какая-то девица тянула за рукав вяло сопротивляющегося парня. – Домой пошли, скотина! – властно велела девица, и парень, вовсе перестав сопротивляться, обречённо по-плелся за ней. Сергей, глядя на удаляющуюся парочку, подумал: “Прикольно, если несчастный тип на самом деле эту девицу знать не знает. Может, она как обычно на охоту вы-шла. Отловила себе пьяного чувака посимпатичнее – благо у нас ночами выбор большой, и: “домой пошли, скотина!” Проспится он и не вспомнит ничего, а тут она ему истории сочинять…” У Сергея таких случаев хватает. Вот не помнит с утра ничего, хоть ты тресни. Они шли со знакомым по улице, и тот встретил какую-то девицу. Начал с ней болтать. А та тоже была с подругой, которая сказала Сергею, что они откуда-то знакомы. Тре-скачёв не помнил её. Наверняка спьяну учудил чего-то. И ему совершенно не хотелось знать, что именно. Поэтому он начал нести околесицу: – Конечно, я тебя узнаю! У меня узнаваемость повы-шенная. Просто – гиперузнаваемость. Я всех узнаю, меня все узнают. Сергей повернул лицо, чтоб она его не видела, и скорчил гримасу проходящему мимо мужичку, похожему на колобка. – Идиот, – буркнул мужичок. – Видала! – воскликнул шёпотом Сергей. – Узна-ют! Ещё никто из прохожих ни разу мне не выкрикнул: умный! Спутник Сергея напоследок сказал своей знакомой: – Ну, тогда до вечера. Приду обязательно. – И друга с собой приводи, – сказала так и не вспом-нившаяся Сергею девица. У них по какому-то поводу должна была состояться веселуха. Трескачёв на неё не пошёл. После он ещё встре-чал незнакомую знакомую на улице. Пару раз даже болтали ни о чём. Но о первой их встрече Сергей не узнал по сей день, да и узнавать не хотел. 4. Сергей пил кофе, хрумкая печенюшками и прикла-дываясь к банке сгущёнки. Ему вспомнилось, как раньше любил вот так, сидя в тишине, пить кофе и курить сигарету. Да так явственно, что захотелось вновь подымить. Просто, глядя в окно, растворяться в свободном течении мыслей. Курить он бросил после того памятного провала на пороге своей квартиры. Но до сих пор на него иногда накатыва-ло сильное желание закурить сигарету. Чтоб убить зави-симость надо убить мозг. От этой мысли его неожиданно оторвал стук по металлическому карнизу за окном. Сергей обернулся и увидел голубя. – Какаду! – хохотнул Трескачёв и подкинул в фор-точку печенье. Оно стукнулось о верхнюю часть наружной рамы и отскочило вниз, на улицу, спугнув голубя, тут же улетевшего прочь. “Вот ведь сейчас кому печенюшкой по голове попало б… – подумал Сергей. – Впрочем, это лучше, чем, спуги-вая птицу, стучать по стеклу и разбить его. Да еще так, чтоб вниз всё обрушилось”. С улицы послышался надрывный кашель. “Убей я его сейчас своей печенюшкой, это б называ-лось эвтаназия”, – подумал Сергей и выглянул в окно. Мужика уж не было ни видно, ни слышно. Трескачёв смотрел на улицу с восьмого этажа. В детстве на такой высоте уже голова кружилась. Сам-то он ребёнком жил на втором. Спрыгнуть можно. Было это когда по земле ещё динозавры ходили. То есть чёрт знает когда, и Сергей учился чёрт припомнит в каком классе. Уроки закончились, но впереди маячила эта – тер-петь невозможно – продлёнка. И вместо того, чтоб где-нибудь шухерить, скоро предстояло вернуться в школу. Но немного времени у них ещё было, – у Сергея… впро-чем, нет, у Серого – так его тогда звали на улице – и его друга, с кем спустя годы будут хохотушек на Пяти Углах цеплять. Они гуляли возле дома Серого, и вдруг увидели на крыльце подъезда коробку из-под торта. Друзья перегля-нулись и одновременно кинулись к коробке. К такой бе-ленькой да аккуратной.- О-а-а! – в азарте закричал друг на бегу. – О-а-а! – перекрикивал Серый. Он оказался чуть быстрее. Когда носок ноги уже летел точно в коробку, и невозможно было отвести удар, в голове промелькнула старая, всем известная фишка про кирпич в ничейном мячике. “Ой!” – воскликнуло в мозгу отчаянье, и нога вреза-лась в картонную упаковку. Сердце сжалось… Но боли он не почувствовал. Коробка подлетела, открываясь, и в сто-роны прыснули ошмётки торта. “Очень много крема”, – тупо подумал Серый. – О-э… – издала нечленораздельный звук тётка, стоя-щая здесь же, на подъезде, прежде оживлённо болтающая по телефону-автомату. Она смотрела округлившимися глазами на веером раз-летевшийся по асфальту торт. Друзья, не говоря ни слова, стремглав кинулись мимо ошарашенной тётки в подъезд. И, только когда они уже летели вверх на второй этаж, пере-прыгивая через ступеньки, с улицы раздался пронзитель-ный крик, словно вой запоздалой сирены.

Серому свою дверь открыть, что торт пнуть – миг. Раз – и они уже заскочили в квартиру. А, переведя дух, вдруг поняли, что сами себя загнали в ловушку. Надо было бе-жать куда-нибудь прочь по улице. Теперь же тётка навер-няка устроила засаду в подъезде. А в продлёнку уже было пора идти. Опоздают – всё будет доложено родителям. А у них прогулов немеряно! За что и сослали их на дополни-тельные занятия. Что ж делать? Если из квартиры выйти, то засечёт тётка и вечером предъявит родителям Серого счёт за торт. Если же остаться дома, то предъявлять будеть училка. – Лоджия, – проговорил друг. Они переглянулись и молча пошли на лоджию. – Да, прыгнуть можно, – глянул вниз Серый и посмо-трел на друга. – Давай. – А чё это я? – запротестовал друг. – Торт ты пнул. И лоджия твоя. Ты первым и прыгай. Серый опять посмотрел вниз, на газон, спускающий-ся от тротуара к дому под углом градусов в сорок. – Я… – проговорил он не очень-то уверенно. – Раз плюнуть. А ты что ж – не можешь? – Могу, – усмехнулся друг. – Плюнуть. И раз, и два. А прыгать ты первый должен. Я – после. Серый, перегнувшись через парапет, плюнул вниз. Упавшая слюна лежала, такая близкая, в бетонной канаве для стока воды. А прыгать предстоит на склон – вообще рукой подать. Тем более на землю. – Раз плюнуть, – повторил Серый уж более решитель-но и перелез через парапет. Теперь он держался за него руками за спиной, стоя на крохотном выступе одними пятками. Невдалеке какие-то две девчонки перестали заниматься своими девчачьими делами и с любопытством уставились на Серого. Всё, об-ратной дороги не было. И он, конечно же, прыгнул. А, приземлившись, почувствовал сильнейшую боль в той самой ноге, что летела на коробку и, казалось, обречена была сломаться, врезавшись в спрятанный кир-пич. Но Серый даже не пикнул, помня о наблюдающих девчонках и ещё не прыгнувшем друге. Подняв лицо, он улыбался. – Прыгай, – сказал Серый другу. Тот, заподозрив неладное, молча разглядывал его. – Пры-ы-ыгай! – продолжал выдавливать улыбку Се-рый. – Чё ты оскалился-то? – спросил друг. – Ну, давай же. – А ты отойди, – сказал друг. – А ты рядышком. – А ты пройдись-ка немножко, – предложил друг, даже и не думающий перелазить через парапет лоджии. С лица Серого исчезла улыбка. Он встал на здоровую ногу, а когда попробовал ступить на ту, что болела, то чуть не взвыл. Нога подкосилась, но Серый устоял, скрипнув зубами. Девчонки засмеялись, а друг сказал: – Знаешь, пожалуй, я прыгать не буду. Серому уже было всё безразлично, и он похромал до-мой. У подъезда, конечно тётки уж и след простыл. А раз-летевшиеся ошмётки торта доедали дворовые собаки. Одно хорошо, в продлёнку идти не пришлось. В травмпункте врачи обнаружили у него трещину ступни и наложили лонгет. 6.Сергей пошёл в комнату смотреть утренние телепере-дачи. Он включил телевизор с лентяйки и завалился на диван. Пульт от телика был не родной. Родной он оставил у Аллы. У той оказался такой же телевизор, а лентяйки к нему не было. Они тогда попробовали жить вместе. Алла, конечно, барышня красивая, но причуды у неё – ну его на фиг. Сергей ушёл от неё недели через две, обратно в свою съёмную квартиру.

С экрана утверждали, что в каждом человеке скрыва-ются тысячи личностей. “Что за чепуха”, – подумал Трескачёв и выключил телик. По жестяному карнизу окна забарабанил дождь. Сер-гей вновь разобрал постель, и улегся досыпать. Мысли тё-плой тихой рекой поплыли вдаль, увлекая сознание в мир спокойного сна. СЛАВНЫй Тёмной ночью осенней Припозднилась гражданка, пешком Возвращаясь домой по аллее В пальто с норковым воротником. Торопилась, путь свой срезая Не пошла там, где были огни – В заборе дыру подыскала, Свернув с дороги в кусты. А там, по нужде своей малой, Гоп-стопник по прозвищу Шкерт Стоял, траву поливая, Дымил сигареткою “Кент”. Увидел гражданку в пальтишке – Запрятал хозяйство в штаны И к ней подвалил он неслышно Под покровом ночной темноты. – А ну-ка, снимай-ка пальтишко, И сумочку мне одолжи. Я бедный романтик, не всем же Купаться, как ты, в роскоши. Гражданочка шум вдруг подняла – Во, нервная! Как завизжит… И тут же, кусты подминая, Герой к ней на помощь спешит. Здоровый детина – два метра – Романтику кости ломал, А после с гражданкой под ручку Домой к ней ушкандыбал. А после через неделю, А может быть и полторы Гражданку с пальто повязали В аллее всё той же менты. – Вот и попалась, стервоза! – Ей мент на допросе сказал, А чтоб убедительней было, С размаху по уху как дал! – Пальто ж то украли у тёщи Начальника ГУВД. Получит гражданка по полной, Как в старом НКВД Клялась она и божилась: – На рынке купила пальто! Менту это было до фени, Он дело сдал в суд всё равно. Гражданочка срок щас мотает, Романтик в больничке лежит, Герой лечит триппер, икает – Гражданкою он не забыт. Такая история была, Такие, брателла, дела – Гражданка пальто не отдала И всем жизнь попортила. 1.Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может, бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задор-но задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу, и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт невообразимую известность. Не для них, а для их детей. Говно. А сияет-то как! Не иначе, святой или слесарь с атомной станции обделался на фоне города. Город на заднем плане наверняка Лондон. И не одной буквы по русски. Ещё бы! В СССР не выпускают в тираж изобра-жение говна. У нас его делают. Натуральное. Кроссовки “СКОРОХОД”. Выглядят так, что в далёкой Англии никто, из чисто моральных соображений, не выпустит товара с изображением такой обуви на упаковке. – Зоныч, где пластинку “SEX PISTOLS” надыбал? – спросил я тогда у сокурсника в ПТУ. – На дыболках, – ответил Зоныч, находящийся в кольце обступивших его пацанов. Точнее, пластинку “SEX PISTOLS” в его руках. Сколько ж прошло? Сейчас 2008 год… Мдаа… Девят-надцать лет. Теперь я у половины пацанов, тогда обступив-ших Зоныча, имён не вспомню. – Давайте “SEX PISTOLS” врубим, – без всякой на-дежды предложил я. Молчание. Укоризненно-сожалеющий взгляд давнего друга. – Какой секс, какой пистолс?! – весело возмутилась жена друга. – Танцуют – все. И, выйдя из-за стола, первой пустилась в пляс под попсовое “унц-унц”. К танцующей Лене поспешила Оль-га, утягивающая за собой Длинного. Моего кореша. Длин-ный, он и есть Длинный. Под два метра ростом. Неуклюже топтался меж миниатюрных и – в отличие от него – гармо-нирующих с музыкой девиц. – Я тоже хочу, – закапризничала Катька. – Так иди. Неделю были знакомы, уже убедился – она не из стес-нительных. С Ленкой-Олькой быстро спелась. Так в чём же дело? – Я с тобой хочу, – сказала Катя. – Не, я только под “SEX PISTOLS” танцую. Глядя на выходящую из-за стола Катьку, я подумал: “Лучше быть занудой, чем клоуном. Вон, Длинный – он бы хорошо в каменоломне смотрелся, а не пытающимся тут выплясывать. – Славный, ну не ставить же сейчас “SEX PISTOLS”, – сказал оставшийся со мной за столом Лысый. И усмех-нулся. – Или GOREFEST. Баб обламывать. Он отгрыз кусок вяленной, жирной путассу, вытер руки туалетной бумагой и отпил из кружки пива. Я после-довал его примеру. Конечно, надо находить что-то обоюдное. Вот мы и чередовали “унц-унц” и то, что могли слушать из нашей музыки барышни. Плясуны вернулись за стол. И потекла заунывная – для меня – беседа. Потому как обсуждение неприсут-ствующих знакомых я всегда считал делом не своих пол-номочий. Потому сидел молча. Попивал пиво. Покусывал рыбу. Покуривал сигарету. И компания-то своя, но какая ж то-ска… Вот, помнится, летом 1996 года я с Длинным сидел здесь же, в квартире у Лысого. Тоже пили пиво, но из коло-нок звучала Г.О. – Тоска, – сказал Длинный, ставя опустошённую кружку на стол. И тут же открыл новую бутылку. – А ты гони её прочь, тоску-кручину, – проговорил Лысый. – Сейчас что-нибудь придумаем. – Тебе легко придумывать, – пробурчал Длинный. – У тебя мозг есть. – А у тебя нет? – удивился Лысый. – Хотя б спинного? Костного?.. – Откуда мне знать? Мне знать нечем! – вздохнул Длинный и обратился ко мне: – А у тебя с мозгом как, бра-туха? – Одолжить хочешь? – спросил я. – Я б академику под проценты мозг одолжил. Но ты ж не академик, процентов с тебя никаких. – Ну, раз я тупой, то вам самим придумывать потеху, – усмехнулся Длинный. – А то у меня одна забава: тумаков обоим надаю – всё веселье.