— Я передумал, — сказал Голт. — Есть человек, с которым я хотел бы поговорить.

— Кто это? — пылко воскликнул мистер Томпсон.

— Доктор Роберт Стэдлер.

Мистер Томпсон протяжно свистнул и опасливо покачал головой.

— Этот человек не друг вам, — сказал он тоном честного предупреждения.

— Он тот, кого я хочу видеть.

— Хорошо, будь по-вашему. Завтра утром я пришлю его.

В тот вечер, ужиная с Уэсли Моучем в своем номере, мистер Томпсон гневно взглянул на стоящий перед ним стакан томатного сока.

— Как? Не грейпфрутовый? — резко спросил он: врач прописал ему сок грейпфрута как средство против простуды.

— Грейпфрутового сока нет, — ответил официант со странной многозначительностью.

— Дело в том, — уныло сказал Моуч, — что шайка бандитов совершила нападение на поезд на мосту Таггертов через Миссисипи. Они взорвали путь и повредили мост. Ничего серьезного. Мост отремонтирован, но все движение остановлено, и поезда из Аризоны не приходят.

— Черт знает что! Разве нет других…

Мистер Томпсон умолк; он знал, что других железнодорожных мостов через Миссисипи нет.

Через минуту он отрывисто произнес:

— Прикажи, чтобы этот мост охраняли армейские подразделения. Днем и ночью. Пусть отберут лучших солдат. Если с этим мостом что-то случится…

Мистер Томпсон не договорил; он горбился, глядя на стоявшие перед ним дорогие фарфоровые тарелки с деликатесами. Отсутствие такой мелочи, как грейпфрутовый сок, внезапно дало ему впервые понять, что случится с Нью-Йорком, если что-то непредвиденное произойдет с мостом Таггертов.

— Дагни, — сказал Эдди Уиллерс в тот вечер, — мост — не единственная наша проблема. — Он включил настольную лампу, которую Дагни, сосредоточась на работе, не включила с приближением сумерек. — Из Сан-Франциско не может выйти ни один трансконтинентальный поезд. Одна из сражающихся сторон, не знаю, какая, захватила наш терминал и обложила наши поезда «отправным налогом». То есть они задерживают поезда ради выкупа. Наш начальник терминала скрылся. Там никто не знает, что делать.

— Я не могу покинуть Нью-Йорк, — холодно ответила Дагни.

— Знаю, — мягко ответил Эдди. — Потому я и поеду туда налаживать дела. По крайней мере найти подходящего руководителя.

— Нет! Не нужно. Это слишком опасно. И зачем? В этом уже нет нужды. Спасать нечего.

— Это все еще «Таггерт Трансконтинентал». Я буду спасать ее. Дагни, ты, куда ни поедешь, сможешь построить железную дорогу. Я нет. Я даже не хочу начинать все сначала. После того, что видел. Ты начнешь. Я не смогу. Позволь мне сделать то, что в моих силах.

— Эдди! Неужели ты хочешь. — Она умолкла, понимая, что это бесполезно. — Ладно. Раз у тебя есть такое желание.

— Вечером я вылетаю в Калифорнию — договорился о месте на военном самолете… я знаю, что ты все бросишь, как только… как только сможешь покинуть Нью-Йорк. Возможно, тебя уже не будет здесь, когда я вернусь. Как только ты будешь готова, уезжай. Не беспокойся обо мне. Не жди меня, чтобы поставить в известность. Уезжай, как только сможешь. Я… я попрощаюсь с тобой сейчас.

Дагни поднялась. Они стояли лицом к лицу в полумраке кабинета, между ними висел на стене портрет Натаниэла Таггерта. Им обоим виделись давние годы — то время, когда они только научились ходить по железнодорожным путям. Эдди склонил голову и не поднимал несколько секунд.

Дагни протянула руку.

— До свиданья, Эдди.

Он крепко пожал ее, не глядя на свои пальцы; он глядел ей в глаза.

Эдди пошел к выходу, но остановился, повернулся к ней и спросил, негромко, но твердо, это была не мольба, не отчаяние, а последняя точка в долгой истории.

— Дагни… ты знала… как я относился к тебе?

— Да, — мягко сказала она, осознав в этот миг то, что понимала в течение многих лет. — Знала.

— До свиданья, Дагни.

Негромкий шум от поезда под землей разнесся по стенам здания и заглушил звук закрывшейся за ним двери.

На другое утро шел снег, тающие снежинки леденили виски доктора Роберта Стэдлера, шедшего по коридору отеля «Уэйн-Фолкленд» к номеру, где находился Джон Голт. По бокам шли двое крепких людей из департамента Укрепления Духа, которые даже не пытались скрывать, какой метод укрепления им хотелось бы пустить в ход.

— Помни распоряжения мистера Томпсона, — презрительно сказал один из них. — Одно неверное слово, и ты пожалеешь об этом, приятель.

«Это не снег на висках, — подумал доктор Стэдлер, — это какое-то жгучее сжатие». Оно не проходило после той сцены накануне вечером, когда он кричал мистеру Томпсону, что не может видеть Джона Голта. Он кричал в слепом ужасе, упрашивая круг бесстрастных лиц не принуждать его к общению с Голтом, с плачем обещал сделать все, что угодно, кроме этого. Чиновники не снисходили ни до спора, ни даже до угроз; лишь отдавали ему приказания. Он провел бессонную ночь, твердя себе, что не подчинится; но теперь шел к двери номера Голта. Причиной жгучего сжатия висков и легкой, вызывающей головокружение тошноты было то, что он никак не мог ощутить себя доктором Робертом Стэдлером. Он увидел металлический блеск штыков на винтовках охранников у двери, услышал, как в замке повернулся ключ. Обнаружив, что идет вперед, Стэдлер услышал, как за ним заперли дверь.