Воображенные сонеты (сборник)
вернуться

Ли-Гамильтон Юджин
Шрифт:

188–189. Прометеевы наваждения

I
Когда с Олимпа, гневом обуян, Зевес шлет копья в горные теснины, Как будто снова целит в исполина; Когда грозу приносит ураган; Когда лютует гром, попав в капкан Кавказских гор; и в в ярости звериной По склонам их стремятся вниз лавины — Со вскриком пробуждается Титан. И, воплям безутешной бури вторя, Несется вопль, ужаснее стократ, Чем завыванья ветра на просторе; И, заглушая громовой раскат, Грохочет смех, такого полный горя, Что ангелы в полуночи дрожат.
II
Невидим Прометей для смертных глаз, Лишь только ночью, в сполохах карминных, Когда пылает зарево на льдинах, И молния в них бьет за разом раз; Когда рубином светится топаз, И страх царит в гнездовиях орлиных, И эхо отражается в глубинах, Где до рассвета мрак ночной увяз, Мы видим, как немая тень Титана Встает среди уступов и карнизов Угрюмых скал, пространство распоров, В молчании мятежном неустанно Закованной рукой бросая вызов Создателю уродливых миров.

190. Золото Мидаса

Поэт — алхимик мысли, как Мидас, Тот царь фригийский, чье прикосновенье Немедля вызывало превращенье: Всё становилось златом в тот же час. Он тоже над ручьем лотка не тряс, Не изучал вовек хитросплетенья Пещерных нор. По воле вдохновенья Ему дарован золота запас. Но горе для него — помилуй, Боже! — Коль он запрется в тесной кладовой И позабудет, для чего живет. Ты жаждал мира золотого? Что же, Стал самородком хлеб насущный твой, И золотом забит поэта рот.

Мидас — мифический царь Фригии, сын Гордия и Кибелы. В награду за спасение Силена Дионис предложил Мидасу любой дар, какой тот ни пожелает. Мидас не нашел ничего лучше, как попросить, чтобы все, к чему он ни прикоснется, обращалось в чистое золото, и это пожелание было исполнено. Вернувшись ко двору, Мидас велел приготовить пир в честь своего нового дара. Но, когда он взялся за еду и питье, они, к его ужасу, тоже превратились в золото. Мидас, боясь умереть с голоду, пришел к Дионису и умолял его взять назад этот дар. Дионис сжалился над ним: он приказал Мидасу искупаться в реке Пактол, которая после этого стала золотоносной, а Мидас избавился от своего дара.

191. Бодлер

Парижская клоака прежних лет, Где всюду чернота и смрад промоин; Краснеют только стоки скотобоен И раны, что нанес в ночи стилет. Вот золота фальшивого браслет; Тропический бальзам, на лжи настоян; Расколотый фиал, чей запах гноен, Храня трущоб и тины терпкий след. Но над зловонным хаосом болот, Прекрасна, как пыланье небосклона, Распада переливчивость плывет; И волнами на пленке вороненой Дрожит игра огня, и позолот, И пурпура, что прямо из Сидона.

Сонет представляет собой отклик Ли-Гамильтона на книгу стихов Шарля Бодлера (1821–1867) «Цветы зла».

Сидон — один из древнейших городов Финикии, знаменитый своим стеклом и льняными изделиями. Пурпуром же славился другой финикийский город — Тир.

192. Ночь

Безжалостная, не услышишь ты Молитвы, чтобы ты не уходила — Их шепчет узник, коему в могилу, Едва светило глянет с высоты. Когда вопят обугленные рты Из сердцевины адского горнила: «Уйди скорей, ты нам давно постыла!» — Их вопли столь же для тебя пусты. Прислушайтесь — бредет толпа гуляк, На улицах рассеивают мрак Веселый смех, лихая сегидилья; Нам на больничной койке и в тюрьме Так внятны эти песнопенья тьме — И кто осудит дань ее всесилью?

193–194. Смерть Пака

I
Боюсь, что умер Пак — немало лет С тех пор, как знались смертные с бродягой; Исчез со всею крошечной ватагой, Чьи гнезда в чаще прятал бересклет; Да, эльфов нет, и не сыскать примет Дриады, что таилась за корягой; Нет ни наяд, речной одетых влагой, Ни фавнов, листоухих непосед. Дрозд-попрыгун, скажи, встречал ли ты Проказника веселого весною, Там, где росой увлажнены цветы? Лесная мышь, видала ль под сосною, Ты малыша, где заросли густы, Прикрывшегося шляпкою грибною?
II
Подпрыгнул дрозд и молвил: «В самом деле, Мне Пак был добрый друг, почти родня, Хоть он и передразнивал меня; Я Пака знал, но он ушел отселе. Его нашли мы на грибной постели — Вьюрок и я — у высохшего пня, Покрытым снегом, на исходе дня; Замерз, похоже, в зимние метели». Лесная мышь сказала: «Старый крот Могилу вырыл, а четыре сони Беднягу опустили в темный грот; Там белка крест поставила на склоне: Имел он душу, как и ваш народ; А нам, зверькам, скорбеть и впредь и ноне».