Найл с матерью и братом попадают на аудиенцию к Смертоносцу-Повелителю — которого во тьме и паутине разглядеть не удалось,— и тот решает пока что сохранить им жизнь. Во дворце управителя Каззака (это главный среди людей с тех пор, как пауки разорили его владение Диру) юноша узнает, почему он представляет интерес для смертоносцев. Они не прочь использовать Найла для распознавания подобных ему, а заодно и для улучшения породы. Ведь умных и смекалистых здесь так упорно истребляли, что паучьи подданные совсем выродились — в десятом поколении были выведены почти сплошь идиоты, с коллективным разумом вроде муравьиного. Найл не говорит «нет», но, получив некоторую свободу, удирает из дворца управителя и направляется к Белой башне, странному сооружению без окон, без дверей, не поддающемуся никаким взрывам. Однако с помощью раздвижной трубки, которая оказалась ключом, Найл проходит сквозь стену и встречается с компьютером — тот знакомит его с историей планеты и человечества. Выясняется, что в 2175 году основная масса людей покинула Землю и перебралась в систему альфы Центавра, потому что планете предстояло пройти через радиоактивный хвост кометы Опик.

Внутри башни Найл проходит подготовку на «машине умиротворения», которая раскрепощает ум и тело, затем во сне впитывает огромное количество знаний. Там же он узнает, где находится арсенал, оставшийся со времен развитой технической цивилизации.

Покинув башню, Найл скрывается в квартале рабов, выдавая себя за разжалованного слугу. Это дает ему право быть мелким начальником. Распорядитель работ посылает его во главе бригады золотарей на чистку канализации в город жуков- бомбардиров. Там тоже живут люди, но гораздо привольнее, чем в паучьем царстве. В жучином городе Найл находит тех, кто считает владычество пауков невыносимым, и организует вместе с ними вылазку. Теряя людей в паучьих клыках, отряд Найла проникает в арсенал. На оружейных складах найдены сверхмощные атомные расщепители — «жнецы», которые приходится применять уже у стен арсенала, причем воля Найла ломает оцепенение, насылаемое пауками.

Остаток ночи отряд проводит в одном из брошенных домов, наутро же его берет в окружение целая армия пауков, а их посланец Каззак советует обменять оружие на жизнь и благополучие. Переговоры заканчиваются стычкой, люди не хотят больше существовать в атмосфере страха и в приступе раскрепощения косят пауков тысячами. Затем Найл со своей командой перебирается в здание, где хранятся паучьи воздушные шары и скунсовые губки, наполняющие их летучим газом. Отряду удается освоить наполнение шаров и управление ими. Уже во время полета пауки волевыми импульсами воздействуют на губки, заставляя их поглощать газ, но опять удар «жнецов» решает дело не в их пользу. Найл с отрядом без потерь добирается до города жуков. Там, на Совете (высшем органе власти у жуков), Смертоносец-Повелитель, вернее, находящаяся под его гипнозом служительница пытается задушить Найла. Это настраивает Совет против пауков, и он решает не выдавать Найла восьмилапым, потому как тот не слуга смертоносцев, а вольный сын пустыни.

Первый проблеск сознания у Найла был сопряжен с мучительной болью.

Глотка саднила так, будто он проглотил докрасна раскаленный вертел; тяжко бился в висках пульс.

Попробовал сесть, но тут же на лоб легла прохладная ладонь и ласково, однако настойчиво, заставила опуститься головой обратно на подушку.

Мало–помалу боль будто бы начала униматься…

В следующий раз Найл очнулся, когда комната была уже полна бледно–голубого света. Он лежал на широкой кровати, раскинув поверх одеяла голые руки.

Через прозрачную голубую стену виднелось большое дерево с желтыми цветами, затеняющее комнату от солнечного света. Потолок покрывали узоры, напоминающие зеленые капли–листья.

Найл поднес руку к горлу, пальцы наткнулись на что–то твердое. Шея, оказывается, была обмазана напоминающим сухую глину веществом, которое сверху плотно стягивали бинты. Тут до Найла дошло, что он раздет, а медальона на шее нет. Он тревожно шевельнулся и тогда увидел, что одежда сложена аккуратной стопкой возле постели на стуле, а медальон лежит сверху. По соседству лежала и раздвижная трубка. Найл вздохнул с облегчением.

Дверь отворилась, и в дверном проеме показалась Селима. Увидя, что Найл не спит, улыбнулась.

— Тебе лучше?

— Гораздо. — А у самого голос какой–то неестественно–сдавленный, сиплый.

— Голосок у тебя, как у моего дедушки, — сказала Селима с ласковым смешком. Она села возле него на постель и аккуратно положила ладони ему на щеки. Стало приятно, прохладно; нечто подобное он ощущал нынче ночью. И горло уже не так саднит.

— Как это у тебя получается? Что–нибудь в руках?

— Ничего. — Она показала ладони. — Это у меня от матери. В нашей семье все сплошь были знахари.

Найла будто повлекло вниз по медленному ручью, текущему под аркой зеленых ветвей. Постепенно он канул в глухой омут сна.

Когда очнулся снова, возле кровати стоял Доггинз. Окно было открыто, и с улицы доносились голоса детей, играющих возле фонтана. Из–за спины Доггинза выглядывал пожилой мужчина. Загорелое лицо, изборожденное морщинами, глубоко посаженные, пронзительные серые глаза. Незнакомец был одет в поношенную, выцветшую, словно увядший мох, тунику и имел при себе такого же цвета сумку.

— Это Симеон, — представил мужчину Доггинз, — наш лекарь. Найл кивнул, пытаясь вымолвить что–нибудь приветственное, но из горла выдавилось лишь сухое сипение.

Симеон пристально вгляделся в лицо молодого человека (интересно, в серых глазах словно подрагивают точечки света), затем взял его за запястье. Пощупав пульс, положил Найлу ладонь на щеку — когда коснулся, чуть щипнуло, — затем опустил на постель сумку и вынул из нее короткий нож с узким увесистым лезвием. Им он принялся аккуратно резать опоясывающий горло Найла пластырь. После нескольких длинных, глубоких надрезов его удалось стянуть. Воздух неприятно холодил обнажившуюся кожу.