Подавшись вперед, лекарь коснулся горла Найла указательным пальцем, отчего юноша болезненно поморщился.

— Что скажешь? — озабоченно спросил лекаря Доггинз.

— Ему повезло. Еще пара сантиметров вправо, и был бы покойником. — Голос у Симеона был низкий, глубокий; не голос — рык.

Найл попробовал высмотреть, что там делается на шее, — куда там. Доггинз поднял с ночного столика зеркальце, повернул так, чтобы Найл мог видеть. На полированной стальной поверхности отразилась невероятного вида, вся в кровоподтеках, образина. Белки глаз налиты кровью, щеки покрыты красными и лиловыми отметинами, напоминающими синяки. На глотке четко различались отпечатки пальцев, желтые с лиловым.

— Что с Одиной? — осведомился он у Доггинза.

— Схоронили нынче утром.

— Нынче утром?

— Да. Ты здесь лежишь без чувств вот уж два дня. У тебя был жар.

Симеон достал из сумки склянку с бурой жидкостью.

— Открой рот.

Найл повиновался и почувствовал, как на язык ему упало несколько капель прохладной жидкости.

— Будет жечь. Закрой глаза и старайся не сглатывать.

Растекшись по рту, жидкость словно воспламенилась. Вот она дошла до глотки, и боль стала невыносимой. Найл зажмурился и уперся головой в обитую тканью спинку кровати. Через несколько секунд боль переплавилась в приятное тепло. Найл не сдержался, сглотнул. Одновременно с тем тепло существенно сгладило боль в дыхательном горле. Затем все тело окутала приятная осоловелость.

— Чудесное снадобье, — заметил Найл с дремотным блаженством.

— Называется шакальей травой, из Великой Дельты.

— Ты был в Дельте? — Найл удивленно расширил глаза.

— Много раз.

— Ты мне о ней расскажешь?

— Да, только не сейчас. Отдыхай пока.

Доггинз и лекарь удалились, оставив Найла одного. И хотя он ощущал теперь глубокую расслабленность, сонливость уже не чувствовалась. Тут вспомнилась Одина, последний ее поцелуй — Найла заполнила жалость и горечь утраты, глаза затуманились от слез. Найл не утирал их, и они струйками сбегали по щекам. В свое время он тяжело перенес гибель отца, но страдал, как оказавшийся в одиночестве ребенок. Теперь же это была безутешная мука взрослого, утратившего любимого человека.

Казалось невыразимо обидным и жестоким, что вот так, в расцвете сил и красоты, человек уходит в землю.

Следующие полчаса Найлом безраздельно владела темная меланхолия и пессимизм. Поневоле напрашивался вывод, что вся жизнь — трагическая ошибка, и невидимые силы, вершащие человечьи судьбы, созерцают людей со скучливым презрением.

Размышления глубоко потрясли юношу, он словно заглянул в бездну. В конце концов, утомившись от собственной неприязни к жизни, Найл погрузился в дремоту.

Разбудила Селима, входящая в дверь с подносом.

Она улыбнулась так открыто и радостно, что в ответ сердце встрепенулось и у Найла.

— Ты выгладишь намного лучше!

— Правда?

Она поднесла зеркальце, и Найл увидел, что белки глаз у него больше не тронуты краснотой, и кровоподтеки с лица считай что сошли. Синяки на глотке, вчера еще лиловые, обтаяли, приняв изжелта–бурый оттенок. Селима присела на кровать и поместила поднос Найлу на грудь.

— Отведай.

Он отхлебнул нежирного бульона — вкус просто изумительный. К удивлению, глоталось почти без боли.

Проглатывать ноздреватый черный хлеб с янтарным маслом оказалось трудновато, но ощущать в желудке пищу было так приятно, что Найл все стерпел.

Пока он ел, само удовольствие от вкушения пищи вытеснило последние остатки недавней меланхолии.

— Вы испугались, когда пауки обступили город? — спросил он Селиму.

— Еще бы. Кое–кто, правда, был спокоен — из тех, кто уверен, что жуки сумеют защитить. Но я сама росла среди пауков и знаю, насколько они опасны.

— Как жукам удалось не пустить пауков в город?

Селима, похоже, была удивлена.

— Ты разве не знаешь? Они используют силу воли. Не скажу точно, как это называется, но они вроде бы смыкают волю, каждый свою, в общую сеть.

— Понимаю. То же самое делают и пауки. Но как жуки прознали, что на них собираются напасть?

— Они вообще всегда начеку. А едва лишь узнали, что вы отправились в паучий город добывать взрывчатку, так сразу смекнули, чем это может обернуться.

— И ты полагаешь, пауки больше не нападут?

Она с улыбкой покачала головой.

— Теперь–то уж нет. Когда у нас есть жнецы…

— Ты что, знаешь и про жнецы?

— Разумеется. Все знают. — Она подняла поднос. — Ну, а теперь пора отдохнуть.

Когда Селима открыла дверь, Найл вслед спросил:

— Там хоть что–то известно, как с остальными, добрались ли?

— Да. Все возвратились благополучно. У Гастура шар сел прямо в реку, до берега добирались вплавь. А Милтон так еще и привел нескольких ребятишек, подобрал их в лесу.

— Что за ребятишки? — живо осведомился Найл. Селима посмотрела как–то странно, таинственно.