При обходе жилого сектора стражи порядка наткнулись на квартиру, где были брошены снайперская винтовка и дорогостоящая следящая аппаратура. И никаких пальчиков или других, пригодных для идентификации следов.

С другой стороны – трупы есть? Трупов нет. И на фиг это расследование! Материалы сгинули в сейфах окружного полицейского управления – навсегда…

*

На следующее утро после бойни в ресторане «Зенит» Роб сообщил мне о новых неприятностях.

– С Куратором двигаете на запасной аэродром, – велел я. – Головой за него отвечаешь.

– Знаю, не маленький.

– А еще – благодарю за службу. Вы молодцы.

Итак, положение аховое. Моя морда показана по телевизору. Я стал одним из самых разыскиваемых преступников в стране. Крыша моя тоже снесена могучим ураганом – Куратора обложили, спалили его запасную лежку.

И что я имею?

А имею я себя самого, мою группу, Куратора на шее. И ощущение, что скоро разразится катастрофа невиданных масштабов.

Да, забыл – еще на руках у меня сумасшедшая террористка. Сидит в кресле как изваяние. Осунулась, ночь не спала. Но вид у нее не растерянный и не удрученный, а злой.

Только что я влил ей граммов двести текилы. Но не взяло.

– Ты в контакте, голубушка? – Я щелкнул у нее перед носом пальцами.

– Я в порядке. В порядке!

– Ну вот и хорошо.

– Их всех убили.

– Тебе их жалко?

Она посмотрела на меня очумело:

– Жалко? Мы были семьей!

– Шведской. Не говори глупостей. Тебе наплевать на них, так же как им на тебя. Объединяло нас общее дело. Теперь нет и его.

– Почему нет дела? – вскинулась она. – Дело осталось. Мы стольким пожертвовали. Дело есть!

– Нас сдали. Ты же вчера согласилась со мной – Афон привел нас на убой.

И правда – на убой… И я, такой весь из себя мощный профессионал, едва не попал как кур в ощип. А спасла меня привычка перестраховываться.

За день до акции около ресторана «Зенит» крутился человек. Ничем особым не отличался – прошелся и исчез, как сотни других. И отложился в моем подсознании. Я его на экране не рассмотрел детально. Даже внимания не обратил. Но заноза в памяти засела.

А когда мы вошли в банкетный зал, картинка сложилась.

Человек немножко подтягивал ногу. Это был Леший, мой бывший сослуживец по двести пятой базе.

В тот же миг мне стало понятно удрученное состояние Афона. Он привел всех в ловушку. Он замыкал наше шествие. Для чего? Для маневра. Скорее всего, у него была договоренность, что группа захвата его выпускает. А остальных кладут вглухую…

Цель всей этой трагикомедии? Пока непонятно. Но какая-то цель была. Не просто ликвидация терроргруппы. Что-то заказчики еще хотели. Поэтому не думаю, что Афона выпустили бы просто так и дали ему раствориться. Его бы, наверное, просто взяли живым и подвязали на какую-нибудь публичную акцию. Тут бы вспомнилось и то, что он в свое время был боевиком «Левой инициативы» – единственной политической организации, которая может оказать в хаосе сопротивление и незыблемо стоит на государственнических позициях.

«Инициативу» хотят убрать с арены? Ну что ж, тоже версия.

– Сакральная жертва – вот кто были мы, – сказал я.

– Все равно ты предатель! – неожиданно взбрыкнула Зена.

Я включил телевизор. Объектив телекамеры наехал на мертвое лицо Глицерина и на лежащий рядом с ним «Клин».

– Ты бы смотрелась куда лучше. Но за неимением…

– Сволочь!

– Я – да. Сволочь. Поэтому жив. И поэтому жива ты. Был бы интеллигентным садистом, как Жаб, или маньяком-взрывником, лежал бы сейчас с тобой в морге. Сволочью быть иногда выгодно.

Она потянулась к бутылке с текилой. Сделала большой глоток. Встряхнула головой. И почти спокойным ровным голосом произнесла:

– Ты прав, Чак. Извини… Что дальше?

– Вопрос интересный. Дела наши неважнецкие.

– Я знаю.

– Нет, ты даже не представляешь, что такое быть дичью, на которую объявлена охота, которую высматривает каждый патрульный, каждый полицай в штатском, каждый агент.

– И что? Сдаваться?

– Хороший выход. Пожизненного тебе не дадут с учетом молодости и неземной красоты. Но лет двадцать – легко. Две трети отсидишь, по условно-досрочному выйдешь. Как раз ближе к сорока годкам. Будешь выглядеть на пятьдесят – жизнь там тяжелая. Если выйдешь.

– Ты сволочь.

– Да знаю я. Не повторяйся.

Она всхлипнула:

– Двадцать лет. Афон говорил, что режим рухнет через месяц.

– Далеко не факт. И еще не факт, что тогда выпустят тебя, меня и нам подобных. Нас лучше держать под замком, а использовать как острое оружие – чтобы после сразу прятать в ножны.

– Все должно было быть не так.

– Я тебе скажу больше – дальше может быть еще хуже.

– Ты прав. Ты во всем прав. Я дура. Ничего не видела и не понимала.