Торнтон не был бы американцем, если бы не сделал ставку на средний класс. «Граждане Соединенных Штатов унижены, – говорил он в обращении к нации, – они находятся в растерянности и не знают, что делать. Миллионы людей, интегрированных в мировую экономику, оказались без работы, потому что весь мир предал Америку, откололся от нее, превратив ее в остров, дрейфующий по волнам хаоса. Но мы не потеряли самого главного – своих людей, обладающих самой высокой в мире квалификацией, своего патриотизма и любви к Америке, своей веры в Бога. У нас есть природные ресурсы, есть высокие технологии, есть инфраструктура, выстроенная за столетия, наконец, есть мощная и автономная энергетическая база. По большому счету, Америке не нужен остальной мир – это мы нужны им, и они еще пожалеют о своем остракизме. Мы самостоятельны и самодостаточны, у нас есть все, что нужно для комфортной и счастливой жизни, нужно лишь организовать эту жизнь по-новому. Мы создадим новый, высокий стандарт жизни для приличного американца, честно работающего руками и головой, мы гарантируем ему этот стандарт. Гражданам США придется отказаться от старых привычек, забыть о непозволительной роскоши, стать более экономными. Пришла пора вспомнить о традиционных ценностях – безусловное торжество закона, труд, семья, долг перед американской родиной, уважение друг к другу. Мы выстоим, мы победим! Ибо с нами Бог!»

Лина отлично помнила эту речь президента Торнтона, учила ее чуть ли не наизусть в колледже. Теперь она воспринимала эти слова по-новому – видела, что в кратком манифесте сформулированы основные принципы, ставшие для Америки основой жизни в ближайшие тридцать пять лет: экономический изоляционизм, стабилизация потребления (да-да, все та же самая), политика высокого стандарта. И даже словосочетание «приличный человек» впервые прозвучало здесь в современном своем смысле.

Теперь Лине бросалось в глаза то, что президент не упомянул в речи такие понятия, как свобода и либерализм. Неспроста «безусловное торжество закона» было выдвинуто им на первый план и обеспечивалось безукоснительно, всеми доступными методами.

Итак, граждане США как муравьи забегали по своему разрушенному муравейнику, восстанавливая его и превращая в прекрасное, совершенное здание. Результат, признаться, был достигнут довольно быстро – уже через три года заработали тысячи заводов и фабрик, выпускающих то, что еще недавно производилось лишь в третьем мире. Рабочими стали миллионы «синих воротничков» – бесчисленная армия брокеров, дилеров, финансовых клерков, а также разнообразные дизайнеры, системные администраторы, помощники крупных политиков и политики мелкого масштаба, специалисты по маркетингу и инжинирингу, криэйторы, переводчики, журналисты, фармакологи, архитекторы, юристы и дантисты. Куда им было деваться? Работы было навалом – только совсем не той, которой они привыкли заниматься. И зарплата уже была не та, не сравнить с прежней, докризисной… Конечно, можно было сесть на пособие. Вэлфер, хоть и малый, государством выплачивался, но в этом случае ты автоматически становился кандидатом на выбывание из когорты приличных людей. Такой вот образовался возмутительный перекос: ниггер Джек, стоящий у автомобильного конвейера и получающий всего две тысячи баксов в неделю (сущая мелочь при инфляции того времени) – приличный человек, хай-стэнд, а некий, к примеру, Дэвид Розенберг, белый человек с тремя высшими образованиями, в прошлом преуспевающий адвокат, видный защитник прав сексуальных меньшинств, известный в мире коллекционер фарфоровых членов – ныне лишь бездельник, зажравшийся и не желающий трудиться из принципа, и потому подвергаемый презрению общества.

Наивно было бы думать, что все остались довольны таким положением дел. США – это вам не Китай, тут не построишь всех по струнке. Привыкли, понимаешь, люди к личной свободе, граничащей с анархией. И выступления не заставили себя ждать – несколько лет прошли в непрерывных волнениях, начиная от безобидной демонстрации педиков, прошедших по Пятой Авеню без трусов, заканчивая жуткой «апрельской бойней» в Южном Бронксе, когда армия США вела на улицах Нью-Йорка бои с пятью тысячами разъяренных и вооруженных до зубов маргиналов. Трупы вывозили грузовиками. «Студенческий фронт спасения Америки», «Армия левого крыла», «Кровавые Брокеры», «Лезвие справедливости», даже вынырнувший из небытия «Ку-Клукс-Клан» – все, кто мог, приложили руку к тому, чтобы президент Торнтон не спал спокойно. Джорж Торнтон и не думал спать, он действовал активно и изощренно. Ему хватило пяти лет, чтобы запретить все партии, кроме Республиканской и Демократической, добиться у Конгресса чрезвычайных полномочий, переделать уголовный кодекс, разделив все преступления на пять степеней, и поджарить на электрическом стуле полторы тысячи самых активных наглецов, не признающих власть и закон. Впрочем, полторы тысячи – лишь видимая часть айсберга. Лина только сейчас узнала, что в те смутные годы в США было так или иначе уничтожено больше миллиона американских граждан, а репрессировано еще пять миллионов.

Естественно, она знала кое-что о том времени из школьного курса истории. Само собой, не сомневалась, что все делалось правильно – в стране наводили порядок, обезвреживали преступников, чтобы гарантировать безопасность и спокойствие приличным людям. Не ведала она о другом: именно в те годы была создана BSOM – «Обратная сторона зеркала» – гигантская спецслужба, пронизавшая все американское общество и взявшая его под невидимый контроль. Работа BSOM и была главной причиной успешного и быстрого наведения порядка, механизмом воздействия президента Торнтона и всех последующих президентов.

В том курсе, что слушала сейчас Лина, «Обратной стороне зеркала» уделялось большое внимание. В Америке Лина не слышала о BSOM ничего. Просто ничего. Такая вот вопиющая нестыковка. Могло ли так быть – чтобы она, коренная жительница Шатов, причем не самая глупая жительница, не знала ничего о той силе, что якобы контролирует всю страну? Что информация о столь могущественной силе за десятилетия не просочилась в свободную прессу?

Могло или не могло? – спрашивала себя Лина. И отвечала: черт его знает. Ей предстояло сделать выбор, решить для себя, что есть правда. Определить, какая пропаганда более лжива – американская или русская. Пока никто не давил на ее, никто не подгонял, и она не торопилась решать, просто получала информацию и пыталась подвергнуть ее анализу.

Да, в ее стране контролировалось то, что было связано с электронными устройствами, а связано с ними было все. Но ведь это не было секретом. Каждый приличный человек знал, что живет на виду, открыто, что финансовые его дела прозрачны, что, с другой стороны, ни один другой приличный человек не будет совать нос в его личную жизнь, на то он и приличный, хай-стэнд. Это было лишь средством для предупреждения преступности, и не было в том ничего страшного, даже ничего плохого.

Но вот чертовы джинны, Служба Генетической Безопасности… Они портили всю картину. Не укладывался их стиль работы в рамки приличного поведения. Он вообще ни во что не укладывался. По утверждению русских, СГБ была одной из служб, входящих в BSOM. И логично было предположить, что остальные подразделения «Обратной стороны зеркала» применяют аналогичные СГБ методы…

Лина в отчаянии мотала головой, Лина прерывала сеанс, выключала звук и видео, сидела в темноте и пыталась не думать ни о чем. Ни о чем – не получалось.

С фактами трудно спорить. Черт с ними со всеми – теми, кто у власти и в Америке, и в Раше, и в Чайне, все они сволочи… Лина готова была поверить в контроль служб-невидимок, но только при одном условии – в России существует то же самое. И в Китае, и в Японии, и в Европе – тоже. Почему Америка должна быть козлом отпущения, самой недемократичной страной? Умник не раз проезжался по поводу «промытых» американцев, ругал на чем свет тупых хай-стэндов, пребывающих в иллюзиях, обещал привезти Лину в «правильную» страну. И вот привез. Она тут, в России. Что она видит? Закрытый, отлично обеспеченный КБК, похожий на государство в государстве, сотни вежливых умных людей, каждый из которых – агент спецслужбы. И ни одного обычного человека. Кто даст ей гарантию, что, выйдя из этого здания, она снова не окажется под негласным присмотром?