– От кого вы охраняли склад?

– От бандитов, от гопоты всякой. Я и сам не знаю, кто там всем этим командовал. Майор сказал, что мы – вроде как народное ополчение. Добровольное… – Салем саркастически хмыкнул. – А на наш склад могут напасть повстанцы. Так мы и куковали две недели. Никто на нас не нападал. Еду нам привозили через день – хреновенькую, но в достаточном количестве. Патронов было по рожку на брата. Скучали, байки травили. Вот тут я и начал замечать, что происходит с ребятками что-то не то. Сперва они дружно бросили ругаться матом, а когда я вворачивал какое-нибудь крепкое словцо, вздрагивали. Потом отказались от курева и боевых ста грамм – нам изредка привозили бутылку-другую водки. Автоматы эти придурки сложили в кучу и больше к ним не прикасались. Более того, они заявили, что людей убивать нехорошо, поскольку это противоречит заповедям божьим. Представляешь херню такую?

– Представляю…

– Короче говоря, мне стало не по себе. Майор еще держался пару дней, а потом и его скрутило. Его автомат оказался в общей куче. Я остался один нормальный в этой компании. Они почти перестали разговаривать со мной – смотрели на меня, как на какое-то чудовище. Сидели целыми днями на шпале с блаженными физиономиями и обсуждали то, как неправильно устроен этот мир и как они изменят его, когда закончится смута. Для меня это было дико. На нас не нападали, да. Нам везло. Но могло и не повезти, потому что в городе шла самая натуральная война, выстрелы слышалась со всех сторон. А эти… Подняли лапки, заранее сдались.

– Превратились в баранов?

– Да. Именно в баранов. А я – нет. Тогда я еще не знал, чем все это кончится. Я просто думал, что ребятишки свихнулись от страха, от неопределенности и постоянной вони. Что они спасаются от дурной жизни мечтами блаженных дурачков.

– И чем все это кончилось?

– Резней. К нам подкатила легковушка и из нее вышли четверо. Очень они мне не понравились: обвешаны оружием с ног до головы, на мордах черные маски. Пока мои барашки расчухивали что к чему, я схватил автомат и пару рожков, сиганул через заднюю дверь и спрятался за блокпостом. Эти, из машины, не увидели меня – повезло мне. Один из них гавкнул: "Всем выйти из укрытия, руки за головой". И что ты думаешь? Пацаны и майор вышли, как миленькие. Улыбались даже, идиоты. Мол, мир, любовь и все такое… Их построили у стены рядком и перерезали им глотки ножом – патроны, наверное, экономили. Перерезали как натуральных овец, на глазах друг у друга. И никто даже попытки не сделал сопротивляться или сбежать. Стояли и ждали, пока дойдет очередь подохнуть. Боже мой… Бедные тупые бараны…

Салем громко шмыгнул носом. Краев обнаружил, что машинка затихла – видно, Салем уже сбрил с его черепной коробки все лишнее. Колени Краева были усыпаны волосами.

– А что случилось дальше?

– Я убил этих бандюков. Убил их на хрен. Наверное, не стал бы высовываться, но они сами нарвались. Когда они расправились с пацанами, двинулись к складу. А я находился между стеной склада и блокпостом, и деваться мне было некуда – они увидели бы меня сразу. Поэтому, как только они поравнялись со мной, я начал стрелять – практически в упор. Свалил всех четверых с первой очереди. Один умер сразу. А потом я сменил рожок и добил остальных троих – в месиво. Я очень боялся их. Я не мог позволить им остаться в живых.

– А потом?

– А потом засел в укрытии. Все оружие собрал и зарядил. Я сидел в вонючих стенах и смотрел на мир через щель амбразуры, ждал, когда мир придет убивать меня. И готов был обороняться до последнего патрона. А восемь мертвецов валялись там, где им пришел конец – распухали и гнили на жаре.

– Сколько ты так просидел?

– Всего день. Но, знаешь, полумех, этот день был не самым приятным и коротким в моей веселой жизни, он длился целую вечность. А потом приехала машина – та, которая привозила нам жратву. Оттуда вылез капитан Лифанов – я знал его по предыдущим приездам. Он осмотрел трупы, пересчитал их, и понял, что одного не хватает. Вот такой он был умный дяденька, этот капитан Лифанов – все схватывал на лету. Он опустил свою пушку стволом вниз, повернулся к посту и крикнул: "Эй, ты там?" А я сидел и молчал. Я целился в его башку – знал, что если он сделает шаг в мою сторону или поднимет ствол, расстреляю его на хрен. Знаешь, что он сказал?

– Что он сказал? – хриплым эхом отозвался Краев.

– "Не стреляй, – вот что он сказал. – Сынок, я не баран, не мародер и не повстанец. Я такой же как ты, сынок. Я нормальный. Вылезай. С тебя достаточно, сынок".

Салем замолчал. Девушка Лиза, судя по всему, нашла то, что искала по всей квартире – полупустую бутылку какого-то пойла без этикетки. Она уже основательно приложилась к ней и теперь протянула Салему.

– Без галиков? – Салем с подозрением обнюхивал горлышко.

– Чистая, – произнесла Лиза. – Синтетика, конечно, но без дряни. Двадцать градусов. Пей.

Салем запрокинул голову, треугольный кадык его заходил вверх-вниз.

– Дайте глотнуть, – попросил Николай.

– Пока рано. – Салем вытер губы рукавом. – Напьешься, и все дельта-фазы мне смажешь.

– Что дальше-то было?

– Когда?

– Когда ты в блокпосту своем сидел?

– Странно ты себя ведешь… – Салем задумчиво качнул головой. – Странно. Если ты чумник, то ты сам должен знать, что тогда было. Если ты баран… Нет, ты не баран – это и так видно. Может быть, ты и вправду иностранец?

– Я чистой воды чумник. Только ничего не помню.

– Ты темнишь, джанг. Ей-богу темнишь. Ладно, сейчас мы все узнаем…

Салем извлек из сумки фолдер и установил его на столе. Достал две пластинки из толстой золотистой фольги, намазал их прозрачной гадостью, похожей на разведенный мед, и аккуратно приклеил к черепу Краева – по одной пластинке с каждой стороны темени. Расправил фольгу, отступил на шаг и полюбовался собственной работой.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? – спросил он. – На параспоса. Ты – вылитый параспос.