– А как же нога?! – возмутилась за подругу Роза.

– С ногой все в порядке. Эта женщина притворяется.

– Как ты можешь знать, что у меня там внутри?! У тебя что, вместо глаз рентген?! – буквально заорала Тамара, переходя на ты.

Когда на рынке у нее возникали конфликты с товарками – из-за места или весов, – не многие могли ее перекричать. И вообще, даже грузчики не рисковали с ней связываться, так как можно было и в глаз получить.

– Если бы это был перелом или вывих, то на поверхности кожи обязательно появилась бы гематома, – отчеканила Волкогонова, скрестив руки на груди. – Да и нажимала я там, где болеть не должно было. Ну что, звонить все-таки в милицию? – поинтересовалась она, подходя к стоявшему на тумбочке телефону и берясь за трубку. – Кстати, Петр, проверь: ничего у тебя здесь не пропало: деньги, документы, другие ценности?

Встреча со стражами порядка подругам совсем не улыбалась. Это могло стоить им работы на рынке, да и не исключен был вариант, что до утра они просидят в камере в ментовке: рабочий день давно закончился и кто ими сейчас будет заниматься, кто будет разбираться в ситуации?

– Ой-ой-ой, испугала! Щас упаду в обморок! – загнусавила Тамара, тем не менее вставая.

Она натянула туфлю, крепко притопнула и как ни в чем не бывало направилась к двери. По пути Тамара прихватила полную горсть конфет из вазы и подарила обворожительную улыбку Калачникову:

– Дорогой, не скучай, я буду регулярно тебе звонить.

А Роза, развязной походкой следуя за подругой, пригрозила уже Волкогоновой:

– Ты еще поплатишься, сучка медицинская! У нас все здесь было тихо-мирно, мы просто хотели познакомиться с Петей поближе, может быть, выпить и закусить, а ты пришла и все людям испортила…

Когда дверь за ними наконец закрылась, Калачников, в течение всей этой трагикомедии простоявший у стены, с облегчением вздохнул и утер пот со лба.

– Как это я мог так дешево купиться! – нервно хохотнул он, подходя к бару и доставая бутылку виски и стакан. Наливая себе, Петр поинтересовался у Волкогоновой: – Будешь?

– Нет уж, спасибо, – отказалась Марина.

– А мне надо снять стресс. – Еще не поставив бутылку обратно в бар, Петр прилично отхлебнул из стакана. – Провели меня буквально на ровном месте. Просто удивительно. Пошлые и мерзкие шлюхи!

– Выбирай выражения! – осадила его Марина.

– Нет, они именно пошлые и мерзкие! – настоял на своем Калачников. – А ты видела их прически, их одежду?! Жуть! – передернул он плечами.

Он сел на диван как раз в том месте, где еще несколько минут назад возлежала Тамара, и, осознав это, опять вскочил, брезгливо отряхнул брюки и пересел в кресло. Даже когда у него был всего один зритель, он не мог избежать эффектных поз, жестов, картинных действий.

– Кстати, чтобы ты знал, – внятно произнесла Волкогонова, стараясь, чтобы до него дошел смысл этих слов, – пять минут назад ты видел свою зрительскую аудиторию, ее, так сказать, обобщенный образ.

– Тебе хочется меня обидеть?

Калачников был недалек от истины. Бросив все свои дела и в очередной раз приехав его спасать, Волкогонова в данный момент не испытывала к нему симпатии и совсем не собиралась щадить его самолюбие.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты трезво взглянул на положение вещей, – сказала она. – Именно для таких людей, – последовал кивок в сторону дивана, – ты уже четыре месяца почти ежедневно разучиваешь танцы. И вообще все, что ты делал, попав на телевидение, ты делал именно для них.

Заявка была на серьезный аналитический диспут. Калачников никогда к ним не был склонен, а сейчас – тем более.

– Не утрируй! – отмахнулся он, делая еще один солидный глоток спиртного.

– А что же ты думаешь, твои зрители – интеллектуалы?! Или творческая интеллигенция?! А может быть, продвинутая молодежь?! – поинтересовалась Марина.

– Почему нет?! – без особой уверенности пробурчал Калачников.

– Не смеши! Именно такие забитые, обиженные жизнью и обществом женщины и составляют твою основную аудиторию. И когда ты и подобные тебе звезды упиваются своей славой и своими гонорарами, они должны помнить, в какой среде они популярны, на каком блеклом фоне им удается блестеть.

– В какую бы компанию я ни попал, почти каждый человек говорит мне, что смотрит мои передачи и любит их!

– Тебе врут! В глаза говорят одно, а за спиной – совершенно другое! Иногда над тобой просто смеются. И ты сам это прекрасно знаешь.

Калачников, кажется, был убит той картиной, которую нарисовала Волкогонова. Его угнетала ее прямота. Но аргументированно спорить с Мариной было трудно: в самом деле, на интеллектуалов его передачи не были рассчитаны. Не найдя ничего лучшего, Петр нервно заявил:

– Это становится невыносимо! С чего бы мы ни начинали разговор, все заканчивается насмешками надо мной и над тем, чем я занимаюсь. В конце концов, ты пришла ко мне домой и могла бы быть повежливее.

– О чем ты говоришь?! – воскликнула Марина. – Сегодня я бы здесь не оказалась, если бы ты сам не позвонил и не упросил меня приехать к тебе!

Она в упор посмотрела на Калачникова, словно пытаясь разглядеть в нем хоть каплю совести, а потом резко повернулась и направилась к выходу. В своем гневе Марина была так прекрасна, что Петр ощутил страстное желание. Ему захотелось догнать эту дикую кошку, повалить ее на ковер и трахнуть, даже если она будет вырываться, царапаться и кусаться, – может, так будет еще лучше.