Ближе к шести часам вечера несколько грузовиков и автомобилей «ГАЗ», более известных как «черные воронки», двинулись к Оперному театру. В это самое время уже находившиеся на месте офицеры руководили оцеплением театра с целью не допустить побега врагов народа.

Когда здание было взято в кольцо, первый отряд из девяти человек вошел через парадную дверь, застрелив возмущающуюся билетершу.

Зал был забит до отказа. На всех рядах, несмотря на погашенное освещение, виднелись надетые красные галстуки пионеров, которые с умилением смотрели оперную постановку.

В то время, как майор Булочкин и его расстрельная команда, поднялись на сцену, свет в зале включился, и около всех выходов замаячили офицеры НКВД, вооруженные стрелковым оружием. На всякий случай вокруг здания были расставлены пулеметчики.

Майор Булочкин подошел к микрофону и произнес:

— Вы все арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности! Просьба соблюдать спокойствие…

После этих слов зал наполнился беспокойным ропотом. В основном, были слышны детские голоса, чьи обладатели слабо себе представляли, что такое «контрреволюционная деятельность».

Где-то с середины партера, поднялась женщина в сером матерчатом платье и подошла к одному из командиров, шагающих по залу.

— Позвольте спросить, это же дети?.. Какие обвинения? Это, вероятно какая-то ошибка, — растеряно произнесла она. Офицер с отвращением посмотрел на нее, а затем промолвил:

— В нашей организации ошибок не совершают.

Вскоре к нему подошел другой чекист. Женщина в это время села на место.

— Тут их несколько сотен. Что с ними со всеми делать? — задал вопрос сержант офицеру.

Тот посмотрел на него и все тем же холодным тоном ненависти ко всему живому произнес:

— Вас должны были инструктировать. Но если не знаете, то театр обладает большой сетью незанятых подвальных помещений. Трупы можно закинуть туда.

Слова командира были четкими и хорошо сочетались с его спокойной речью. Ознакомившись с приказом, сотрудники НКВД принялись подымать на ноги по одному зрительному ряду. Пионеры, умевшие четко ходить строем, пошли за своими «вожаками» петлять по коридорам довольно большого здания. Их запускали в подвал, а на все возражения сопроводивших их учителей, будто сюда «съехались активисты коммунистического движения со всех деревень», чекисты отвечали молчанием.

Вскоре двери первого подвала закрылись и выстроенные к стенке пионеры получили первые пули. Также за ними последовал второй ряд, потом — ничего не подозревающий третий…

Через несколько часов командир ходил по пустующему зданию, когда к нему подошел все тот же сержант.

— Товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, все триста шестьдесят восемь врагов народа расстреляны, тела их находятся в подвалах. Опасность для революции ликвидирована.

— Хорошо. Вызовите строительную бригаду. Все входы в эти подвалы должны быть замурованы. Приказ ясен? — в ответ сержант кивнул головой и тут же скрылся.

Чекисты начали разъезжаться по домам, за исключением тех, кто остался следить за нехитрыми строительными операциями, а майор Булочкин тем временем сидел в здании и разговаривал с непосредственным начальником белорусского НКВД.

— Я только что разговаривал с Москвой, — немного картавя, произнес Борис Давыдович. Он беспокойно ходил по кабинету и курил трубку, искоса поглядывая на портрет Сталина. — Мне сообщили, что никто никаких подобных приказов не давал. Где дежурный, который принял приказ? — крикнул он, выпуская клубы табачного дыма.

— Он за дверью, — произнес майор Булочкин. — Приказать ему зайти?

— Да.

Сержант Булочкин поднялся и сделал несколько шагов. По скрипучему полу он направился к двери. Открыв ее, он сказал: «Ивашкевич, зайди-ка». В кабинете оказался бледный молодой человек с испуганным взглядом и помятой формой в руках. Рядом с ним стояли два сержанта НКВД, вооруженные пистолетами.

— Вы уже ознакомлены с приговором? — язвительно спросил Берман.

— Товарищ командир, товарищ командир… Лениным клянусь, что такой приказ поступил! Лениным клянусь! Ежов звонил! Сам Ежов… — В этот момент боец, дежуривший той ночью, упал на колени, а Булочкин махнул рукой личному составу. Два сержанта с каменными лицами подняли виновного под руки и унесли из кабинета. Жить ему осталось, вероятно, не более нескольких минут.

— Можете уже забыть про Ежова… — сказал Берман.

— К вашему сведению, товарищ майор, дети, которых мы сегодня расстреляли, приехали на оперу «Павлик Морозов». Сейчас нам необходимо принять все меры, чтобы этот инцидент не всплыл, — закончив, Берман уселся в кожаное кресло.

Майор же наоборот поднялся и произнес:

— Предлагаю на всякий случай репрессировать семьи погибших пионеров, чтобы оставить все это в тайне…

В ответ Берман кивнул головой, и майор Булочкин покинул кабинет, хлопнув дверью.