— Потому и просим огласить последнюю заповедь, — съехидничал Павел Степанович Татарченко, по-прежнему сидевший возле печки.

Последней заповедью с его легкой руки называли расчеты с колхозниками. Так и получилось: заработки вытекали из всего остального, и о них говорили напоследок.

Собрание притихло, когда юный бухгалтер скороговоркой подбивал итоги земледельческого года и докладывал всем интересующие цифры.

— Вот и получилась шарада, — сказал Никодим Белявский, бывший председатель одной из слившихся артелей, ходивший всегда с видом оскорбленного властелина.

Взялись за кисеты с саморучно нарезанным самсуном и задымили, нарушая выписанные на стенке запреты.

Как и в прошлом году, загаданный после майских дождей заработок почти наполовину выжигался ставропольским суховеем, прошедшим полосой через восточные районы.

— С вышки надо глядеть, — произнес Камышев мутным голосом, — нам порекомендовали…

Гармошка на его коричневом лбу разошлась, он кивнул на парторга, призывая его на помощь.

— Что ж, наметки в общем реальные, — охотно поддержал Латышев, — придется вывезти зернопродукты дополнительно, убедить колхозников обеспечить хлебозакупки…

Снимались гирьки с весов, все доводилось до заранее кем-то определенной нормы. Перечить нельзя — дисциплина. Доводы малоубедительные, а глядеть с вышки не всякому дано. Прощались молча, покряхтывали, расходились угрюмо.

Петр Архипенко думал: «Тут бы порадоваться к концу урожайного года, погулять с гармошками, отыграть десяток-другой хмельных свадеб, чтобы дым коромыслом. Ан нет, иди на угрюмую расправу к рядовым членам артели, становись на вышку, и хорошо, если балаболка у тебя подвязана, к примеру, как у Латышева. А что расскажешь суконным языком?»

После заседания помещение обычно проветривалось, невзирая ни на какую погоду. Открывались окна, двери, и сквозняки промывали все уголки, выдувая смрад табачища и другие нечистые запахи.

Оставшись в правлении вдвоем с глуховатой и проворной уборщицей Феклуньей, Камышев неожиданно разглядел, что у валика стародавнего дивана привалился Архипенко.

— Задремал, парень?

— Вахта была ответственная, не задремлешь. Решил задержаться… — И Архипенко машинально потянулся к карману за папироской.

— Э нет, Петруха, — Камышев сложил на груди руки, кивнул на дверь. — Больше ни одного клубка дыма. Кардинально проветриваем.

— Вижу и чувствую. — Архипенко покорно спрятал папироску. — Обещаю: не нарушу твоего староверского закона. Только провентилируй заодно и мой верхний кубрик, объясни мне, серому человеку, что это за испытания на и дифферент и крен колхозного трудодня? Я сам на пальцах рассчитал все свои ходовые качества до любого магазина, а снялся с якорей — горючего нету. Ну, мне еще можно терпеть, я как-никак заведующий, бригадир, а масса? Бойцы сражались за урожай, за надои, не жалеючи себя, а потом…

— Могу объяснить вторично, — выслушав мудреный заход Петра, откликнулся Камышев. — По кругу не получается. В прошлом году по четыре кило сняли. Нашу математику нетрудно понять. Если откинем краевые масштабы и возьмем районные. Район, конечно, по территории не Датское королевство, а все же просторный. Одни колхозы работали хорошо, другие посредственно, третьи хуже. А первую заповедь — зерно сдать — надо выполнить! План заранее задан. Выводят сдачу из среднего арифметического…

— От такой арифметики в конце концов руки опустятся.

— А мы обязаны не опускать их, — хмуро заявил Камышев. — Тебе известны документы? Первое дело: укреплять и развивать общественное хозяйство, главную силу, и на этом фундаменте выращивать колхозную продукцию и повышать благосостояние. Надо все государство обозревать.

— Если колхозник, работая лучше, будет получать больше, какой же государству убыток?

Камышев покрутил каракулевую шапку, надел невытертой стороной наперед, позвонил уборщице:

— Очень попрошу тебя, Феклунья. Помоешь пол без скобления, а потом потрешь легонько керосином. Ишь как зашкорбали.

Видимо, разговор с председателем не прошел бесследно. Перед собранием, где ставился вопрос об увеличении неделимого фонда и постройке школы и лечебницы за счет этого фонда, Латышев вызвал к себе Архипенко и поручил ему внести на собрании предложение.

— Поручение партийное, Архипенко. Найдутся бузотеры, чтобы завалить, особенно есть у нас такая Пелагея, ярая спорщица и задира… Пойдет в атаку — выступишь. Бюро находит нужным увеличить неделимый фонд, довести его до двадцати пяти процентов, чтобы сразу не форсировать до тридцати.