— Ого! Рано ты готовишь наживку, тихоня. Хотя из нее получится экземплярчик не хуже старшей сестры. Чем она могла тебя так взволновать?

— Повторяю: мне жаль тебя, Борис. Неужели с тобой нельзя говорить серьезно? — Вадим протянул ему письмо. — На, читай.

Борис подошел к фонарю. На его лице появилось выражение озабоченности. «Неужели дошло? — облегченно подумал Вадим. — Конечно дошло. Как мы иногда бываем несправедливы друг к другу».

— Ты, Вадим, поступил по-товарищески, спасибо, — пробормотал Борис. — Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Мне, безусловно, готовится неприятность. Из этого письма меня смущает то, что психопатка Аннушка таскалась к адмиралу. Вот тебе и слезы, клятвы! В итоге — треп, заявления, кляузы. Ты извини меня, Вадик. Не сумела уберечься, попалась… Для нее все ясно. Для меня же все гадости впереди.

Река с плеском притиралась к гранитной набережной. Где-то завыли гудки, похожие на сирены противовоздушной обороны. По мостовой прошел матросский патруль.

— Ты никому не показывал письма?

— Нет.

— Хорошо. Еще раз большое спасибо, Вадим. Прошу тебя — и не показывай.

— Смотря по тому, как ты решишь.

— Трудно сказать как. Ты сам должен понимать… Неужели она не могла найти врача? — Ганецкий сердито смял окурок. — Пойдем отсюда! На душе такая муть.

Под ногами потрескивало. Торопливо спешили редкие прохожие. Величественно-холодно поднимались колонны храма. На площади возник другой мертвый всадник, выславший в Сибирь восставшие полки и на казнь пламенных витязей ранней революционной мысли.

— Мне так трудно, Вадим, — продолжал Борис, — а вдруг дойдет до начальства? Скандал! Во что все это может вылиться? Я привез хорошую характеристику со стажировки, подал заявление в партию… Думал прийти на корабль с партийным билетом…

— На корабль надо прийти коммунистом, — сухо сказал Вадим и пошел прочь от Ганецкого.

— Подожди! Куда ты? — Борис нагнал Вадима, остановил его. — Набросал ты в меня… Пришел к тебе как к другу, а ты…

— Зачем упрекать тем, чему сам не веришь? Ты же отвергаешь дружбу…

— Я отвергаю не суровую и честную дружбу, а вашу слюнтяйскую романтику дружбы. — Ганецкий заискивающе попросил: — Только не говори пока никому. Лады? Надо же что-нибудь предпринимать.

— У тебя сохранились какие-то чувства к Катюше? Если есть у тебя эти чувства… ты сумеешь найти выход, и самый верный.

— Конечно, конечно сохранились, — залепетал Борис. — Я даже скучаю по ней. Издалека она так мила. Мне нравятся и ее глаза…

— Я не пойму… Ты издеваешься?

— Серьезно, вполне серьезно… Вы болтаете о дружбе, а вот пришло испытание, и, видимо, мне одному придется…

На другой день Ганецкого вызвали к замполиту училища. «Неужели сподличал Вадим? — размышлял Борис, дожидаясь приема. — Обещал никому не говорить. Ему можно верить. А если он по глупости поделился с кем-нибудь и тот сообщил сюда? Что же тогда делать? Как отвечать?»

Лихорадочно оправив ремень, в каком-то неожиданном для себя смятении Борис перешагнул порог кабинета. Вся предварительная «гимнастика мысли» полетела к черту. К начальству, и именно к нему, он являлся безоружным.

На своем веку замполит повидал немало самых разных людей и постепенно научился разбираться в сложных человеческих характерах. Родители, посылавшие в училище своих сыновей, естественно, доверяли дальнейшее их воспитание офицерам. Замполиту приходилось отвечать за каждого молодого курсанта не только перед начальством, но и перед родителями курсантов, да и свою совесть легко не обойдешь.

Что и доказывать — несравненно спокойней, если течение училищного быта нормально и волны потока не размывают берегов. Каждый курсант, правильно понимающий свои обязанности, помогал такому размеренному движению училищной жизни. Всякий же курсант, выбивавший ее из русла, осложнял задачу воспитания.

Кивком головы замполит ответил на приветствие и, не поднимая век, смотрел на ботинки курсанта, забрызганные по самые шнурки мелкой песчаной грязцой. Недопустимо оплошал на сей раз предусмотрительный Ганецкий.

— Чем вы занимались в Севастополе? — спросил замполит, опустив веки и постукивая пальцем по краешку стола.

— Не знаю, что вы имеете в виду, товарищ капитан первого ранга. — Голос Ганецкого сразу сел.

— Я имею в виду, — замполит раздельно повторил слова курсанта, — ваши похождения.