— Почему… Сейчас я тебе объясню, почему. Потому что я родилась в городе Брусенец Вологодской области. Где три школы, один техникум и один Дворец культуры. В городе, где все безысходно. Где ближайший райцентр, Великий Устюг, считается столицей, а Вологда — чуть ли не Парижем. А Москва вообще находится где-то в заоблачных высях. Мне всегда нравилось возиться с тряпками, я еще девчонкой вбила себе в голову, что хочу стать модельером одежды. Но вскоре я поняла, что это все чушь, и лучшее, на что я могу рассчитывать, — устроиться медсестрой в рентгеновский кабинет городской поликлиники, где работает мама. Поэтому в один прекрасный день, получив в школе аттестат, я села на поезд в чем была и без билета доехала до Москвы. Да, конечно, я могла бы здесь не идти в рабство. Но тогда я просто умерла бы с голоду или замерзла. И ни за что не смогла бы брать уроки рисования, благодаря которым меня только и взяли в институт. Знаешь, где я ночевала первое время в Москве?

— Где?

— Здесь в некоторых домах есть большие лифты, длинные, где можно выпрямиться на полу во весь рост. Я набирала старых газет, входила попозже ночью в такой лифт, нажимала любую кнопку — а потом нажимала кнопку «стоп». Лифт останавливался, я расстилала газеты и спала. А рано утром, проснувшись, нажимала на первый этаж — и, спустившись вниз, уходила. Ну а потом… Потом я на все плюнула. И продалась в рабство.

Он молча смотрел на нее. Затем шагнул к ней, обнял.

На этот раз поцелуй был настоящим.

Когда они оторвались друг от друга, она, закинув голову, долго рассматривала плывущие по небу низкие облака. Сказала, не опуская головы:

— Давай поедем. Скорей.

— Куда?

Они сели в машину. Обняв его, она прижалась к его плечу. Прошептала:

— Ко мне.

Осторожно передвигая руками наружные ободья, Анри Балбоч подкатил кресло-каталку к самому окну. Не поворачивая головы, зашевелил губами. Луи пригнулся, спросил:

— Анри, вы что-то хотели сказать?

— Да… — Голос Балбоча был слаб, но он его слышал. — Кроме нас, здесь кто-то еще есть?

— Да.

— Кто?

— Медсестра. И Фрида, ваша секретарша.

— Пусть уйдут. Скажи, я чувствую себя лучше. Я хочу, чтобы мы были одни.

Луи сделал знак рукой. Медсестра и секретарша вышли. Балбоч скосил глаза:

— Ушли?

— Да.

— Мне в самом деле лучше. Хороший вид за окном. Красиво. Да?

Луи посмотрел в окно. То, что открывалось там, внизу, он при всем желании не мог бы назвать красивым. Отсюда лес, который подслеповато освещало предвечернее солнце, казался сплошной черной полосой, лишь изредка скрашиваемой темно-зелеными пятнами елей и сосен. Ничего привлекательного не представляли собой и серо-бурая земля с редкими островками снега, серая лента дороги, вороны, вяло кружащиеся над лесом и опушкой.

— Ведь красиво? — сказал Балбоч. — А?

Луи кивнул:

— Да, красиво. Очень красиво.

— Да… — Балбоч пожевал губами. — Когда мы с тобой первый раз встретились, ты был ведь совсем мальчиком? Правильно?

Не совсем, подумал Луи, мне было уже двадцать лет. Но вслух сказал:

— В общем, да. Мальчиком.

— Тебя ведь привел ко мне твой отец. И с тех пор мы не расстаемся. Так ведь?

— Да, так, Анри.

— То есть мы провели вместе всю жизнь.

— Получается.

— Здорово жить в этом лесу.

Если в этом, подумал Луи, то ведь Балбоч и сейчас в нем живет. На всякий случай переспросил:

— В этом лесу?

— Да… — Балбоч задумался. — Принеси-ка мне боржоми.

— Сейчас. — Подойдя к бару, Луи открыл бутылку боржоми. Налил воду в стакан, подошел к креслу-каталке. — Анри…

Не поворачиваясь. Балбоч спросил:

— Что?

— Вот ваш боржоми. Вы просили боржоми.

— А, боржоми… — Балбоч кивнул. — Спасибо. Поставь пока на подоконник.

Луи поставил стакан на подоконник. Откинувшись в кресле, Балбоч сказал:

— Знаешь, мне намного лучше.

Луи молчал. Некоторое время он пытался понять, что же так нравится его патрону в пейзаже за окном. Переведя взгляд на стакан, спросил:

— Подать вам боржоми?

Балбоч не ответил.

Повернувшись, Луи понял, почему он не отвечает. Глаза Балбоча были открыты, но он ничего не видел.

Нажал кнопку на пульте, дождался, пока в кабинет заглянет медсестра. Кивнул:

— Проверьте. Мне кажется, с патроном нехорошо.

Медсестра потрогала пульс, заглянула в широко открытые глаза. Покачала головой:

— Господи… Он мертв… Надо срочно позвать врача…

— Так позовите.

— Сейчас…

Медсестра почти тут же вернулась с врачом. Это был один из лучших врачей Москвы, известный кардиолог. Сразу же за ним два ассистента ввезли аппараты искусственного дыхания и искусственного кровообращения.

Остановившись рядом с Балбочем, врач пригнулся. Достал крохотный фонарик, приподнял веко покойного, посветил. Выпрямившись, покачал головой: