Шрифт:
На дощатом столе, на земляных полочках было разложено всякое угощение: копченая колбаса, конфеты, пряники — все, что прислали к этому дню в ящичках и кульках из далекого тыла. В больших жестяных банках желтел густой, тяжелый мед. Это Башкирия прислала подарок дивизии, сформированной на ее земле.
Эшелон, груженный подарками, прошел сквозь пламя фронта и принес взрослым людям радость — почти детскую. В блиндаже запахло чем-то домашним, уютным, вкусным.
— Праздником пахнет, — сказал кто-то.
Троянов разлил по стаканам и кружкам вино. Кадыр Хабибулин, который одновременно с Гулей был награжден орденом, торжественно взял в руки свой стакан.
— Разрешите сказать, товарищ старший лейтенант, — обратился он к Троянову.
— Говори, Хабибулин, говори.
— Не знаю, как сказать… — начал Кадыр задумчиво. — Когда я вот такой был, — он показал рукой на аршин от земли, — я одно слово от отца слышал. А мой отец от своего отца это слово слышал. Будто джигиты наши со своим командиром до Парижа дошли (такой город есть), когда Наполеона гнали. Вот хочу я выпить, чтобы наша дивизия до Берлина дошла!
— Есть такой город! Дойдем до него! — сказал Троянов, и все дружно захлопали в ладоши.
С легкой руки Хабибулина все развеселились. Вина было немного, и поэтому чуть ли не каждый глоток вызывал новый тост. Пили за родных, разбросанных по далеким городам и селам, за товарищей на других фронтах, за города, в которых выросли или которые прошли с боем.
— Товарищи! — негромко сказал Алексей Топлин, командир артполка.
В блиндаже было шумно, но все услышали его и обернулись.
— Товарищи! — повторил Алексей Топлин. — Давайте выпьем за победу, которая уже не за горами, за то, чтобы эта война была самой последней на земле!
Разом сдвинулись, стукнувшись одна о другую, жестяные и алюминиевые кружки.
— Пейте до дна! — предложил кто-то. — Лучше Топлина все равно никому не сказать!
— Погодите, — сказала Гуля, — оставьте хоть по глотку. Это верно, что лучше нашего последнего тоста ничего не придумаешь. Поэтому я и не буду ничего говорить. Давайте молча, без слов, выпьем за тех наших товарищей, которые еще вчера были с нами и которых больше нет.
— За Асю! — шепотом сказала Люда.
— И за нее!
В блиндаже стало тихо. Но ненадолго. Дружный и грозный залп потряс воздух. Все станковые пулеметы, все автоматы и винтовки били по немецким окопам.
— Это наш салют большой победе! — сказал Троянов.
— Нет, тот будет громче! — ответила Гуля.
Боевой приказ
Части 214-й дивизии, стоявшие против излучины Дона, вместе со всей Донской армией ждали приказа о наступлении. Предстояло прорвать вражеские позиции, на укрепление которых противник затратил три месяца. Он создал здесь чрезвычайно сильную оборону. Иногда на глазах у наших войск гитлеровцы силой сгоняли со всех хуторов людей — стариков, женщин, заставляя их рыть траншеи. Стрелять наши не могли — ведь впереди были свои, советские люди!
Огромное количество вражеских траншей и окопов были прорыты настолько глубоко и широко, что в них помещались даже орудия и минометы. И при этом устроены эти траншеи и окопы были с таким расчетом, чтобы вести из них перекрестный огонь. А перед траншеями и окопами находились всевозможные препятствия: минные поля и бесконечные ряды колючей проволоки с набросанными на нее жестяными банками. Банки предназначались для того, чтобы тот, кто хоть слегка прикоснулся бы к проволоке, сразу выдал себя, подняв трезвон. На случай же прорыва обороны за всеми этими заграждениями громоздились баррикады — подбитые танки, башни, снятые с танков. Из этих подбитых танков и башен вели огонь автоматчики и снайперы.
Немало было и всевозможных неожиданных «сюрпризов», которые враг разбрасывал везде, где только мог: там и тут брошены были, словно их кто-то потерял здесь, велосипеды, чемоданы, патефоны. Казалось, что вещи эти, такие обыкновенные и мирные с виду, сами напрашивались, чтобы их взять в руки. Но каждая таила в себе смерть, каждая была заминирована.
Все до единого селения, все высоты связаны были между собой ходами сообщения и составляли единую и, казалось, совершенно неприступную оборону. Ключом этой обороны была высота 56,8.
И все же нашим частям предстояло эту оборону прорвать во что бы то ни стало.
В холодную ноябрьскую ночь — в ночь на 22 ноября — командиры и политработники первого батальона собрались в блиндаже. В эту ночь никто не прилег ни на минуту. Дымя трубкой, командир батальона Плотников рассказывал товарищам о том, что делается на Волге.
— Ух, и жарко там! — говорил он негромким, но внятным голосом человека, который привык командовать. — Земля не выдерживает, дыбом стоит. Волга горит — нефтехранилища взорваны. Все рушится — камни, бетон, железо. А люди, обыкновенные люди — такие, как мы с вами, из плоти и крови, — держатся! Уму непостижимо, а держатся.