Инга с удовольствием рассматривала Трембача, который ей понравился – с ним было удивительно легко. Это оказался записной болтун и душа любой компании – тощий, смуглый, с обильной сединой на висках, обаятельной улыбкой, приглашающей вас в сообщники, и с чувством юмора. Такие нравятся женщинам, которые, как известно, любят ушами. Трембач, в свою очередь, как павлин, распустил хвост своего красноречия, радуясь, как и Тамириса, новому лицу, да еще такому приятному.

– А во второй? – спросила Инга.

– Во второй? – Трембач задумался. – Большой человек! – сказал он наконец. – Тезка одного короля, у которого был круглый стол.

– Артур?

– Артур. Артур Алексеевич и жена его, прекрасная леди Годива, которая на самом деле Марина Юрьевна. Или наоборот.

– Что наоборот? – не поняла Инга. Трембач изъяснялся так витиевато, что уследить за ходом его мысли порой было трудно.

– Марина Юрьевна, которая на самом деле леди Годива. Ее зовут Мара.

– А! А чем занимается король Артур?

– В основном блистает как человек, близкий к творческим кругам. Администратор городской филармонии. А леди Годива – пианистка. Причем, как мне кажется, хорошая. Хотя со слухом у меня напряженка, как говорит мой друг Виктор, и судья из меня никудышный. А вот в пятой у нас – темная лошадка.

– Кто?

– Темная лошадка. Поскольку это существо мужеского полу, то правильнее было бы сказать конь. Или жеребец? – задумался он вслух. – Нет, все-таки конь. Темный конь! – Трембач смотрел на Ингу с милым лукавством. – Нет! – решил он через секунду. – Данное словосочетание имеет буквальное значение и не несет скрытого смысла, в отличие от «лошадиной» фигуры речи. То есть смысл, конечно, имеется, но уже совсем не тот.

– А почему он темная лошадка? – Инга не позволила сбить себя с толку.

– По причине отсутствия о нем всякой информации. Живет недавно, купил квартиру у прежнего жильца, Лени Симкина, уехавшего на историческую родину. Я Леню очень уважаю: вот так бросить все, взять и уехать, не принимая во внимание международную обстановку, – это, знаете ли… поступок! И все бочком, бочком… Я имею в виду нового. Шныряет под покровом темноты, как грызун. Исчезает на несколько дней, дома не ночует. Я думаю, он киллер. Если бы он был женщиной, я бы решил, что он, то есть она, путана. – Трембач вошел в раж, найдя в Инге благодарного слушателя, способного оценить его треп, и готов был продолжать хоть до вечера.

– А с той стороны, за забором? Там я видела странного ребенка в красной курточке, сидел под дождем в песочнице.

– Камни небось швырял?

– Швырял. Откуда вы знаете?

– Любимое занятие парнишки. Попал?

– Нет! Я убежала.

– Молодец! Обычно попадает. Это наш болдырь.

– Кто?

– Болдырь! – любезно повторил Трембач. – Так его называет Людмила Ивановна. Она знает много всяких необыкновенных словечек, доставшихся ей по наследству от бабушки. А может, сама выдумывает. Она женщина с фантазией. «Болдырь» – это, судя по всему, выродок. Бастард.

– А кто его родители?

– У него есть мама, зовут Лиза. Мать-одиночка. Тоже странная женщина. Совсем не занимается воспитанием сына. Людмила Ивановна называет ее «блябла».

– Что такое «блябла»?

– Точно не знаю, но, как мне представлятся, это нечто большое, бесформенное, рыхлое, как тесто. Очень метко, я бы сказал. Лиза и есть блябла. Глазливая блябла.

– Какая?!

– Глазливая. С дурным глазом то есть. Может сглазить. Правда, красиво? Тут я полностью согласен с Людмилой Ивановной. Вы тоже, я думаю, согласитесь, когда увидите Лизу. Красиво и очень образно. Людмила Ивановна, если захочет, может говорить на своем особом языке, вроде воровской фени, недоступном для окружающих.

– Я помню рассказ Станислава Лема про растения, которые, защищаясь от людей, развили в себе разные новые свойства, вроде противного запаха, колючек или чернильной струи, – вспомнила Инга. – Там был цветочек, который назывался, кажется, «фиалка вонявая». Ваша «блябла глазливая» звучит очень похоже.

– Похоже, – согласился Трембач, – но я не поручусь, что Людмила Ивановна читала Лема. А знаете, как она называет спартанца Володю?

– Как?

– Кадук.

– Что такое «кадук»?

– Точно не знаю, но думаю, припадочный.

– Володя припадочный? – удивилась Инга.

– У него случаются мигрени. Борьба – грубый вид спорта. Это, правда, не бокс, тот еще хуже, но и в борьбе тебя подвергают различым силовым приемам и бьют головой об пол. Такие упражнения даром не проходят, и в результате – мигрени. В конце концов, за удовольствия надо платить. Да и Тамириса не подарок. От такой сестрицы, даже если она и подкидыш, не только мигрени замучают, а и язва желудка откроется, и крышу перекосит.