— Понятно, — сказал Руслан, поглаживая забинтованное запястье. — Только зря ты со мной кровью поделился. Напрасная жертва.

Мрачно посмотрел Козлов через плечо и ничего не ответил.

— Я тебе про Машку не рассказывал? — Руслан посмотрел на подоконник, куда поставил портрет Светы. Его там не было. Он подошел к книжной полке. Снял словарь. Фотография лежала между его страницами. Девочка по-прежнему улыбалась. Краешек рамки был запачкан красным пятном. Руслан захлопнул книгу и поставил на место. Отчаянье захлестнуло его с новой силой. — В нашем классе все кололись. Кроме меня и Машки. А потом и я. Она мне говорит — брось, дурак. Не могу. Как «не могу»? Ты человек или существо с глазами?

— Не понимаю, как это взять и проткнуть себе железом вену. Для меня сестричка со шприцем страшнее, чем фашист с автоматом. Я этих уколов с детства боюсь. А тут самому. В вену, — с брезгливым омерзением фыркнул Козлов.

Руслан молчал, ероша жесткую щетину на голове. Козлов примерил стекло к раме. Чуть больше, чем надо.

— А потом и она укололась.

— Понятно, проходили, — сказал Козлов с мрачной печалью, — укололась, чтобы доказать тебе, что можно бросить.

— Это я ее на иглу посадил.

Руслан так плотно зажмурился, что, казалось, еще чуть-чуть — и веки вдавят глазные яблоки в мозг. Нет ничего страшнее, ничего самоубийственнее чувства вины. С ним не сравнятся ни ревность, ни стыд, ни физическая боль. С ним невозможно жить. Может быть, поэтому люди научились так быстро избавляться от этого чувства.

Козлов, взглянув на эту жуткую, отвратительную маску, едва не выронил стекло.

— Ну, — пробормотал он, смутившись, — ты же бросил. И она бросит.

— Уже бросила, — подтвердил Руслан, отвернувшись, — навсегда. Три ступени до лестничной площадки не дошла. Утром мама выходит, а она сидит. Голова на коленях. Плечом к перилам прижалась. Маленькая такая.

Руслан замычал. Это был неприятный звук — то ли брошенный щенок скулил, то ли провода гудели в безлюдной степи. Слышать его было невыносимо.

— Перестань, — поморщился Козлов и стал зло обламывать край стекла. Крошки летели на пол.

Все так же стоя к нему спиной, Руслан сказал чужим голосом:

— Два дня назад умерла. У наших дверей.

— Два дня назад?

— Я домой звонил.

— Она что — рядом с вами жила?

— Нет.

— Дружили?

— Одной иглой кололись, — сказал он зло. — Зря ты свою кровь в меня перекачивал. Наркоман — это как олимпийский чемпион, звание дается раз и навсегда. Я человек конченый. Таких, как я, надо каблуком давить. С отвращением. Если бы не ты со своей кровью, я бы уже все проблемы решил. Запомни на будущее: никогда не верь наркоману. Особенно, когда он с тобой по душам говорит.

Козлов снова примерил стекло. Чуть доломал низ. Вставил в раму. Елозя молотком по стеклу, вколотил в пазы треугольнички жести.

— Ну, извини. Только резать вены стеклом — пижонство. Не знаю, как на твой вкус, но и вешаться как-то не по-мужски. Топиться? Нет, топиться, травиться — бабское дело. Мужчина должен стреляться. Я бы на твоем месте застрелился.

— Из чего? — удивился Руслан странному повороту разговора.

— Из пистолета. Могу дать напрокат, — Козлов сложил газету с осколками стекла, скомкал и бросил в буржуйку.

— Очень смешно, — обиделся Руслан.

— Да какой смех. Человек не хочет жить. Человеку нужно помочь.

С этими словами он ушел в дровяную комнату, возбудив у пеликана Петьки сначала напрасные надежды, а затем глубокое разочарование. Погремев некоторое время поленьями, вышел с тряпицей в руках. Развернул — действительно пистолет.

— Откуда он у тебя? — не поверил своим глазам Руслан.

— От верблюда, — охотно объяснил Козлов.

Он вынул обойму, выщелкал на ладонь патроны. Подставил табурет к шкафу. Высыпал патроны в коробку и спросил сверху:

— Одного хватит? Не промахнешься? — Спрыгнул, протянул было пистолет, держа его за ствол, но передумал. Спрятал под ремень за спину. — Потом квартиру не отмоешь, — объяснил он, — знаешь, как это бывает — кровь, мозги на стене до потолка. Стреляться лучше на природе. Там и кровь, и мозги как-то к месту. Куда пойдем? Я бы посоветовал на Камни. Но сначала давай пообедаем.

Руслан посмотрел на него с мрачным подозрением и пожал плечами.

Обедали, как всегда, впятером — Петька со Снежком сырой рыбой, Руслан с Козловым — жареной, мышка Машка довольствовалась хлебными крошками.

— Интересно, — сказал Козлов, посмотрев на Снежка, — он вообще теперь мышей не будет жрать или только для Машки исключение? Как думаешь?

С угрюмым недоумением посмотрел Руслан на Снежка, на Козлова и отстраненно пожал плечами.

— Я думаю — жизнь заставит, — продолжал размышлять Козлов. — Коты — народ особый. Как только на чердак потянуло, хвост трубой — и пропал навсегда. Очень они свободу любят, анархисты. А свобода всем хороша, только кормить там тебя никто не будет. Не до хороших манер, придется мышей жрать.