Провожать их вышло все население деревни. Горностаев не получил ни одной жалобы на поведение моряков. И вообще эти русские оказались совсем не такими, как их изображала гитлеровская пропаганда.

Машины тронулись. На перекрестке стоял указатель: «Карлсгоф — Ульм — Нюрнберг». Дорога вела на восток.

…В американский сборный лагерь «Вайлдфорест» собирали людей, вывезенных гитлеровцами из разных стран. Он располагался в сосновом лесу и… был обтянут вокруг колючей проволокой.

Совсем недавно в нем помещалась танковая школа особых частей СС. На воротах еще осталась мрачная эмблема третьего рейха «хакенкрейц» [41] с ощипанным орлом наверху.

Кто-то с удовольствием выпустил несколько автоматных очередей по ненавистной свастике. Теперь половина ее была отбита и орел обезглавлен. Но половина все же осталась…

Курсанты школы жили комфортабельно в небольших двухэтажных домиках, связанных между собой асфальтированными дорожками. На площади стоял дом преподавательского состава. Теперь в нем расположился офис — американская администрация лагеря.

Машины с моряками въехали в «Вайлдфорест» и остановились на площади. Навстречу вышел румяный, белокурый офицер со светлыми усиками над верхней губой. У шофера головной машины он взял сопроводительные документы, просмотрел их и спросил:

— Говорит кто-нибудь по-английски?

Горностаев и Микешин выступили вперед.

— Значит, интернированные моряки? О’кэй! Сейчас мы вас устроим. А прежде давайте познакомимся. Нам придется часто встречаться и решать вопросы, связанные с вашим пребыванием здесь. Меня зовут Ральф Бриксхэм. Заведующий русским сектором лагеря.

Он улыбнулся и протянул руку Горностаеву, но сейчас же лицо его стало серьезным:

— Разбейте ваших людей на группы, капитан. Одни пойдут за постельными принадлежностями, другие — налаживать койки и третьи — наводить чистоту в домах. Кого-то нужно отрядить за талонами для питания. Сейчас я дам вам провожатого. Он все вам покажет.

Офицер хотел уйти в офис, но Горностаев задержал его вопросом:

— Мистер Бриксхэм, мы полагали не задерживаться здесь, а следовать сейчас же дальше. А вы нас как будто на постоянные квартиры хотите устроить.

Американец удивленно посмотрел на Горностаева:

— Чего вам торопиться? Здесь хорошо. Отдохнете, подкормитесь, потом поедете, когда дойдет до вас очередь. У нас очень много людей, которые прибыли сюда раньше вас. Их будут вывозить в первую очередь. Но, я думаю, вам не придется долго ждать. Несколько дней. Да… совсем забыл. Предупредите своих людей, что по лагерю гулять можно везде, а выходить из зоны нельзя. Во избежание неприятностей…

— Почему же это? Ведь мы и так четыре года за проволокой «отдыхали», — помрачнел Горностаев.

— Это делается в интересах вашей же безопасности. Кругом расположены немецкие деревни, кое-где рыскают переодетые эсэсовцы… Все может случиться… А здесь в лагере достаточно места для гуляния, — объяснил лейтенант и быстро вошел в дом. Через минуту он снова появился в сопровождении солдата:

— Вот этот парень все вам покажет. Его зовут Смайлс. Он хорошо говорит по-русски.

Солдат улыбнулся и сказал:

— Рашен. Корошо.

Больше по-русски он не знал ни слова. Но и этого было достаточно, чтобы он сблизился с моряками. Он без умолку болтал, рассказывая о том, как встретился с русскими солдатами, какие это замечательные парни, как они его радушно встретили и подарили целую уйму всяких сувениров. Смайлс активно взялся за дело, и благодаря его энергии к вечеру моряки были устроены.

Они заняли три соседних домика, расположенных среди высоких сосен.

Ночью многим не спалось. Хотелось домой, на родину, а тут задержка. Ну ничего, пройдет еще несколько дней, и они будут в советской зоне.

Подходила третья неделя пребывания моряков в «Вайлдфоресте». Каждый день в лагерь въезжали десятки «студебеккеров», которыми управляли белозубые негры. Машины разворачивались у здания на площади. Американский офицер выходил из офиса, вскакивал на подножку головной машины, и грузовики медленно двигались по его указанию.

Вывозили из лагеря по национальностям. Сначала французов, потом голландцев, болгар, поляков и последними русских. На всех машинах крупными белыми буквами было написано: «Displaced people» [42] .

В надписи было что-то унизительное, но никто не хотел замечать этого: ведь машины повезут на родину. Люди готовы были ехать на чем угодно, идти пешком, ползти, только бы скорее попасть домой.

Когда уезжали советские граждане, моряки провожали их и, с завистью глядя им вслед, кричали: