— В ваших интересах быть всем вместе и никуда не разбегаться. Получите документы, и вас отправят домой.

Радость, ни с чем не сравнимая бурная радость охватила моряков. Неужели через несколько часов они будут совсем свободны? Неужели конец всем мучениям, тревогам, опасениям? И они будут полноправными людьми? Попадут домой! Невозможно!

— Господин офицер, выпустите нас на улицу. Я отвечаю за всех людей. Без документов никто не уйдет. Все будут находиться здесь, у сарая, — сказал Горностаев.

Немец минуту подумал.

— Хорошо. Я полагаю, вы сами понимаете, что это для вас лучше. Откройте дверь!

Солдаты вытащили засов и распахнули дверь.

— Ребята, выходи! Свобода! Ура! — закричал Игорь и бросился в объятия первого попавшегося моряка. Все высыпали на улицу. Моряки обнимались, целовались, хлопали друг друга по спинам, кричали что-то нечленораздельное, некоторые плакали. Группа молодых матросов, взявшись за руки, танцевала какой-то дикий танец.

«Ловко сориентировался комендант, — подумал Микешин, когда прошел первый приступ радости. — Официально передают интернированных! Нет, это сделано не из чувства гуманности. Это страх. Страх перед ответственностью».

С каким бы удовольствием комендант, «Маннергейм» и их приспешники уничтожили бы моряков! Но проклятое слово «интернированные» не позволило этого сделать: о каждом человеке придется дать отчет. «Маннергейм» везет с собою разломанные бляшки умерших — для того чтобы сошелся счет. Нет замполитов, но о них вряд ли будут очень сожалеть союзники. Да, международный закон об интернированных «соблюден». Гитлеровцы предстанут перед победителями с «чистыми руками», с благородной миной людей, выполнивших свой долг, а может быть, даже спасших лагерь. Этим они купят индульгенцию у американцев. Вот если бы пришлось сдавать лагерь советским войскам, тогда, пожалуй, не отделаться бы так легко. С нацистов спросили бы построже. Спросили бы за все. За умерших, убитых, за режим, за питание… За все спросили бы русские.

Комендант знал, кому поручить передачу интернированных. Он оставил в деревне скромного, безобидного офицера и несколько таких же солдат. Им нечего бояться мести со стороны интернированных; а сам он уже в безопасности, на занятой американцами территории…

Моряки считали минуты, когда в деревне появится первый американец. В конце концов Горностаев не выдержал, подошел к Чайнику и предложил:

— Давайте я с одним солдатом схожу в соседнюю деревню и приведу американцев?

Офицер согласился. Видно, и ему надоело ожидание.

Через два часа к сараю на «джипе», вооруженном большим зенитным пулеметом, торжественно подъехал Горностаев. В машине сидел американский офицер и два солдата с автоматами.

Офицер-канадец, которого звали Джеф ле Флер, роздал интернированным все свои сигареты и перешел к делу:

— Ну а где этот фриц с документами?

Чайник, ожидавший, когда на него обратят внимание, козырнул и протянул американцу стопку мореходных книжек, карточки и списки. Офицер скучающе посмотрел на них, полистал «мореходку», почитал текст на английском языке, одобрительно кивнул головой и передал документы Горностаеву:

— Мне они не нужны. Предъявите там, где спросят. Вы теперь здесь хозяева. Деревня ваша. Знакомьтесь с бабами, делайте с фрицами все что хотите.

— Могу я задать ему несколько вопросов? — спросил Горностаев, показывая на Чайника.

Американец разрешил.

— Вы знаете о том, что шесть наших товарищей были увезены из лагеря в январе этого года? Где они? Живы ли?

Чайник побледнел. На тонкой шее запрыгал кадык. Немец боялся этого вопроса.

— Да, господин капитан. Их отправили в концентрационный лагерь Маутхаузен. О их дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Вы же знаете… Я… я не имел к этому никакого отношения.

Голос Горностаева снизился до шепота:

— Вам известно, кто выдал их?

Чайник пошевелил губами и отрицательно покачал головой:

— Франкстоф никого не посвящал в свои дела. Но… — он выжидающе посмотрел на Горностаева.

— Говорите все, что знаете.

— Хорошо. Мне не жаль этого человека. Я случайно присутствовал при разговоре хауптмана с Вюртцелем. Тогда Франкстоф назвал фамилию того, кто выдал ваших товарищей…

Горностаев подался вперед:

— Чью?

Немец наклонился к уху капитана, четко выговорил:

— Сакотин.

— Напишите все, что вы слышали.

Чайник достал из папки лист бумаги, положил на крыло «джипа» и принялся торопливо писать. Американец нетерпеливо поглядывал на часы.

К машине подошел Сахотгш.

— Что это он пишет, Павел Дмитриевич? — настороженно спросил он.

— Справку о содержании наших людей в Риксбурге, — спокойно посмотрел на Сахотина Горностаев. — Помоги мне пересчитать мореходные книжки.