Переговоры действительно достигли своего пика. Хотя от брачного контракта не отказались, его надо было серьёзно обосновать. Посланник Йюлленстиерна вернулся домой весь в долгах, а тут Эрик, оказывается, уже начал переговоры о руке кузины Елизаветы Марии Стюарт, королевы Шотландской — возможно, нашёл в этом, наилучший способ завоевать благосклонность Елизаветы. Теперь его матримониальные планы были продиктованы политическими нуждами Швеции, а не сердечными чувствами, что бы он ни писал Елизавете на своей изысканной латыни. Поэтому он от Англии повернулся к Шотландии, а когда это не удалось, к немецкому принцу Филиппу Гессенскому, у которого теперь просил руки его дочери Христины.

Он был совершенно справедливо обеспокоен тем, какова будет реакция Елизаветы, если покажется, что он её бросает, и чтобы успокоить предполагаемую невесту, написал письмо, объясняя свою позицию. Он уверял её в октябре 1562 г., что «просил руки шотландской королевы не для себя, а для своего брата», герцога Иоанна. Его попытка заполучить Христину Гессенскую была предпринята, чтобы проверить постоянство самой королевы Елизаветы, хотя он признал, что в этом была замешана его ревность к Дадли. Он «никак не мог подумать, что какая-нибудь женщина могла бы так долго оставаться одинокой, особенно когда её так сильно уговаривали выйти замуж». Он всё ещё очень серьёзно надеялся, что Елизавета согласится стать его женой. К несчастью, письмо не принесло желаемого результата, ибо посыльный был схвачен врагами короля, датчанами, которые тут же его переслали, через саксонского курфюрста, Филиппу Гессенскому. В высшей степени возмущённый, тот выдал Христину за Адольфа Голштинского, пообещав «утереть шведам нос».

Чувства самой Елизаветы к Эрику всё больше и больше охладевали. Он снова ей написал, что его любовь остаётся прежней и что он охотно положит к её ногам своё состояние, своё королевство и свою жизнь; но он не забыл предложить, что было бы уместно предоставить шведским купцам в Англии такие же привилегии, какими пользовались ганзейские торговцы. Что бы ни думала Елизавета о лестных письмах короля, у неё теперь были основания считать его непостоянным и надоедливым. Она выразила неудовольствие по поводу его сурового обращения с его братом герцогом Иоанном, которого сочла преданным помощником во время его визита в Лондон. Когда Эрик просил у англичан помощи в своей борьбе с датчанами, Елизавета согласилась лишь на посредническую роль, и то неохотно.

Но Эрику пришлось заняться гораздо более серьёзными делами и дома, и за границей. Решив укрепить свою власть при поддержке шведского парламента (риксдага), он попытался урезать права полуавтономных владетелей, которыми пользовались его братья, герцоги Иоанн, Магнус и Карл. Совершенно естественно, они возмутились. Иоанн бросил вызов своему брату, женившись на Екатерине, сестре польского короля, которого Эрик считал врагом Швеции. Он объявил, что Иоанн утратил свои конституционные права на наследование, и заключил его в замок Грипсгольм.

Эрика взяли в кольцо враги — датчане, богатые любекские купцы, поляки и наконец русские, которыми теперь правил честолюбивый царь Иван Грозный. Росла реальная угроза господству Швеции на Балтийском море. Но Эрик проявил решимость и искусство, заполучив порт Ревель, который обеспечил Шведам плацдарм на юге Финского залива, и успешно вторгшись в Норвегию. Можно сказать, благодаря его энергии и проницательности, Швеция избежала больших неприятностей, угрожавших ей с разных сторон.

Внутреннее положение было в каком-то смысле не менее опасным. Эрика с самого начала тревожили стремления крупных вельмож к независимости. Стремясь заручиться поддержкой мелкого дворянства, он на важных постах заменял аристократов людьми более скромного происхождения, которым доверял больше.

Его правой рукой был Георг Перссон, исключительно умный, но честолюбивый и жадный человек, ставший государственным секретарём. Под его руководством недавно учреждённый Высокий суд определял быстрые, жестокие наказания благородным преступникам, которые якобы критиковали корону. Количество и характер обвинений, иногда доходящих до смешного — например, кто-то нарисовал королевский герб вверх ногами, — говорит о болезненной подозрительности короля, его постоянном страхе перед возможными заговорами высокородных подданных. Он опасался, и в конце концов это стало навязчивой идеей, что вельможи намерены вернуть свои древние права и ослабить власть короны.

Подозрения прежде всего были направлены на могущественную семью Стуре. Король пришёл к выводу, что его матримониальные планы расстроены аристократическим заговором, цель которого — не дать ему обзавестись законными наследниками; любовниц и незаконных детей у него хватало. Но его политика не была ни последовательной, ни понятной. Он подверг страшному унижению Нильса Стуре, потому что астрологи сказали, что шведская корона может перейти к «светловолосому человеку» (хотя Нильс был скорее рыжеволосым). Он пообещал Нильсу руку своей незаконной дочери Виргинии и назначил его послом по вопросу своего очередного матримониального плана. Проект был заведомо неосуществим, но неудача Стуре в переговорах усилила подозрения короля относительно аристократического заговора.

Становилось всё очевидней, что разум короля расшатывается. Он беспокойно прокрадывался по коридорам своего королевского замка с намерением обнаружить какое-нибудь преступление. Ему казалось, что королевские пажи одеты чересчур элегантно — значит, хотят соблазнить женщин при его дворе. Королевский камергер предстал перед Высоким судом, потому что скипетр короля был найден поломанным в его комнате. Опасно было что-то прошептать соседу, даже откашляться, так как это могло скрывать заговор. Два охранника были приговорены к смерти на том основании, что они оставили кувшин, плащ и недоуздок в королевской уборной. Если король проходил мимо стогов сена, покрытых еловыми ветками, он впадал в безудержный гнев, потому что перевёрнутые ёлки напоминали ему триумфальную арку Нильса Стуре.