В 1929 году он попал в Париж. Первые ночи провел под мостами Сены, потом нашел русских, своих. Подружились двое безработных — Марк Осоргин и мой. Будущий мой. Сережа и Марк попали к младороссам, поселились на паях в захолустном отеле и стали жить. Не горюя о прошлом, не заглядывая далеко вперед, а в настоящем переходя от полосы неудач к удачам.

Сереже повезло. Он встретил в Париже Миловича — старого пражского знакомого. Милович взял Сережу в свой ресторан «поваренком». Через год он уже был помощником повара, а еще через два года Милович прогорел. С Марком Осоргиным они нанялись мыть окна в семнадцатиэтажном госпитале. Вознесенные в люльке, висели между небом и землей, драили до блеска большие госпитальные стекла.

Эта работа закончилась, Сережа сел на мель, а Марк подрядился рыть канавы для коммуникаций, едва не провертев, по его словам, дыру до центра Земли.

После мороки с канавами он сел на мель, а Сережу нанял мелкий хозяйчик из французов белить стены. Во всех этих случаях плата за труд апатрида соизмерялась с количеством совести у нанимателя. У хозяина выбеленных стен с совестью все оказалось в полном порядке. Марк сказал:

— Хватит ишачить!

И они весело прокутили заработанные деньги.

Позже Сережа стал работать в младоросской столовой и в летних лагерях поваром. Заработок получался до смешного маленький, но при этом выигрыш был иного рода. В летние месяцы не надо было ломать голову и тратить время на поиски работы, а главное, в лагере собирались свои, русские ребята. С ними легко и весело короталась жизнь.

Марк Осоргин. — Исповедь. — У графа. — Миля. — Браки совершаются на небесах

Через неделю Сережа пригласил меня в гости для более близкого знакомства с Марком Осоргиным, а также на приготовленную по замечательному рецепту камбалу под томатным соусом.

Сережа пропустил меня в чисто прибранную, но явно холостяцкую комнату и с порога предупредил:

— Марк Осоргин, заруби на курносом своем носу — это моя девушка. А ты, старый дамский угодник, можешь на нее только смотреть.

У Марка Осоргина был самый обыкновенный прямой нос, а вовсе не курносый. Глаза серьезные, и это придавало его облику некоторую значительность, хотя Сережа предупредил, что более легкомысленного человека трудно отыскать на белом свете. Марк выслушал Сережино предупреждение и уставился на меня, даже бросил свое занятие. Специальной машинкой он набивал табаком пустые папиросные гильзы.

— Что молчишь? — спросил Сергей.

— Только смотрю, — отозвался Марк, не моргнув глазом.

После этого мы стали смеяться. Я поняла, что здесь меня никто не обидит, что я пришла к хорошим и веселым людям.

Мы сели за стол, ели вкусную рыбу и запивали ее белым сухим вином. После второй рюмки я стала отказываться.

— Почему? — огорчился Марк, — оно же совсем не крепкое.

— Не могу больше.

— Жаль, — сказал Марк и пронес бутылку мимо.

Это было приятно. Я не любила, когда меня начинали уговаривать и заставлять пить.

Марк трещал без умолку.

— Сережа, — успевал он жевать, наливать, подкладывать еду в свою и чужие тарелки, — возблагодарим Всевышнего! Он послал нам не только телесную пищу, но и духовную! Внимание! Вот она — наша прекрасная собеседница. Пусть она расскажет нам захватывающую историю своей богатой приключениями жизни. Пусть это послужит назиданием для нас, бесшабашных!

Он вышел из-за стола, похлопал Сережу по плечу со словами «благодарствуйте, благодарствуйте!» — сел на кровать и снова начал возиться с табаком и гильзами. Там их было великое множество.

— Зачем вам столько? — спросила я.

— А это у меня такая работа. Набью тысяч пять, отнесу в лавочку мсье Лебелю, глядишь, за труды что-нибудь и перепадет. А как перепадет — поедем на Марну любоваться лоном природы. Вы любите рассматривать лоно природы, Наташа? Вы поедете с нами?

— Н-ну, если пригласят, — смутилась я, и вдруг захотелось, чтобы непременно пригласили.

— Какой разговор! — вскричал Марк и сбил пятерней густую шевелюру со лба, — конечно, пригласим. Вот и Сережа подтверждает. Так что собирайся.

Сережа подтвердил, глянул подобревшими глазами, а я даже не обратила внимания, как легко Марк перешел со мной на «ты». Он распечатал пачку табака и снова вернулся к требованию рассказать историю жизни.

Я положила руки на край стола, замялась. Уставилась в окно. Они ждали. Марк — с веселой настойчивостью, Сережа — мягко, с легким сомнением, как бы извиняясь за требование друга.

Неожиданно для самой себя я стала рассказывать. Все, начиная с Антигоны, с монастыря, Вилла Сомейе. Про мамин театр, про горькую ее долю, про незадавшееся свое замужество. Говорила легко, без запинки, не подбирая слова. Словно высвобождала душу для чего-то нового, предстоящего, неясного пока.