Я не собиралась плыть через Ла-Манш, но под окриками Коли и Пакиты работала на износ.

В бассейне было многолюдно, над водой звонко разносились наши голоса, тело освобождалось от горечи и тоски.

Я не ныла, не жаловалась на судьбу, но и Татьяна, и Оленька заметили, что я кисну, замыкаюсь. Единственную радость доставляло мне — усадить в свободную минуту на колени Фросеньку и рассказывать придуманные на ходу сказки. Франсин широко раскрывала глаза, взвизгивала:

— Про тетю Вилку?

— Да. Пришла однажды тетя Вилка к тете Ложке в гости. А там у нее господин Нож сидит, острый, прямой, и строго на Вилку поглядывает…

Раз, улучив момент, Татьяна стала выговаривать:

— Вы совсем нос на квинту повесили, Наташа. Это никуда не годится. Вы теперь свободная женщина, так и берите от жизни все, пока молоды. Заведите себе, в конце концов, друга и перестаньте кваситься. Вот, хотя бы Жюльен, чем плох? Ступайте, позируйте ему, как он просит, а там и разберетесь.

Жюльен был скульптор, говорили, талантливый, но не в моем вкусе. Да и не хотела я никаких «друзей».

Чтобы отвязаться от Татьяны, я попросила Петю иногда звонить мне на работу. Телефон брала Татьяна, слышала мужской голос, решила, что у меня кто-то появился, и отстала со своим Жюльеном.

Оленька тоже старалась меня утешить. Но она придумала более интересное развлечение. Узнав про затеваемый «Белыми медведями» весенний бал, она затребовала приглашение и для себя. И сколько я ни уверяла ее в своем нежелании скакать на балах, никакие отговорки не помогли. Оленька потащила заказывать платье из черной тафты. Себе она решила сшить голубое.

Бальные платья удались на славу. Все вытачки были на месте, нигде не морщило, не тянуло. Смущала обнаженная спина, но мама обругала меня монашкой и велела не портить себе и ей настроения.

Только на балу я оценила все достоинства платья с шуршащей юбкой, тугим поясом и гладким лифом. Оно сделало меня легкой, неотразимой, желанной. Мы с Оленькой имели потрясающий успех. В голубом, с пышно взбитой прической, она не пропускала ни одного танца.

Мне тоже было приятно внимание ребят. Но не пьянило, не кружило голову. Одинаково симпатичны были все наши парни, как на подбор, крепкие, тренированные. Я не жеманилась, не строила из себя недотрогу, веселилась от души, но видно, что-то сломалось во мне, и если случалось пропустить танец, меня это не огорчало. Сидела и с удовольствием смотрела, как танцуют остальные. За Оленькой ухаживал приятный молодой человек. В какой-то момент я шепнула ей:

— Если он захочет тебя проводить — меня не ищи.

Она согласно и счастливо кивнула и улетела в вальсе.

Отшумел, откатил в прошлое веселый бал. Оленька, в который раз, легла в больницу. Навалилась скука. Я возвращалась с работы, ужинала и устраивалась на кровати с книжкой. Или набирала полную ванну воды и мокла, покуда мама не начинала стучать в дверь:

— Наташа, ты там, часом, не утопла?

Каждый пустой день переливался в порожний. Жила как на вокзале. Только не знала, придет ли за мной поезд. А если придет, то повезет куда?

Дома у нас, правда, было на редкость спокойно. После «санатория» мама была ровна, стряпала нам с Сашей вкусные ужины, много вязала. Мы с Сашей подставляли ей бока и спины и терпеливо ждали, пока она сочтет петли. К нам часто приходил Петя, слонялся из комнаты в комнату, ныл:

— Поговорите со мной!

Не отрываясь от спиц, мама поднимала брови, начинала считать вслух:

— Пять, шесть, одна воздушная, две вместе.

Я приставляла палец к строке:

— Отстань, Петя, ты мешаешь, а у меня интересное место. Возьми тоже почитай.

Однажды пристал с ножом к горлу.

— Давай сходим куда-нибудь.

— Куда?

— Хоть в дансинг!

— Ты с ума сошел, — отмахнулась я и перевернула страницу.

Лень было слезать с насиженного места, одеваться, красить ресницы. Но вмешалась мама, велела подняться сию же минуту, привести себя в порядок и пойти с Петей хорошенько повеселиться.

— Совсем в старуху превратилась!

Пришлось уступить. Мы отправились в Баль Мюзетт, место весьма примечательное.

Это был дансинг для простонародья. Там своеобразно и в быстром темпе танцевали парни в сдвинутых на один глаз каскетках и девушки в дешевеньких цветастых платьях. Если девушка приходила одна, без кавалера, ее имел право пригласить любой, без предварительного знакомства. Манера приглашать тоже была своеобразная. Парень подходил к одиночке, не глядя, протягивал руку:

— Пойдем, что ли?

Некоторые даже не затруднялись подходить, просто манили пальцем облюбованную красотку и делали губами «пст!». Никто не обижался, здесь было так принято.

В меня пальцем никто не тыкал, я пришла с кавалером. Да каким! Я сказала Пете:

— Не будь ты моим братом, я бы в тебя влюбилась.

Мы потанцевали, сели за стол пить пиво с креветками, Петя стал рассказывать какую-то смешную историю и вдруг оборвал себя на полуслове, закричал радостно:

— Смотри, смотри, да ведь это Веня! — вскочил, замахал руками, подзывая кого-то.