Сергей Николаевич подошел к Яше. Тот состроил непроницаемую физиономию, пропустил Сергея Николаевича внутрь и вошел следом. Дверь затворилась, и в будочке образовалась прохладная полутьма.

— Здравствуйте, дядя Сережа. Что не приходите ко мне. Совсем забыли. А фотографии ваши давно готовы.

Сергей Николаевич молча проглотил «дядю Сережу», поздоровался с Яшей, недоумевая. Неужели тот зазвал его только для того, чтобы вот таким странным образом поздороваться? Яша сделал вид, будто роется в коробке с готовыми фотографиями, перебирает их, не находит искомого, и начинает перебирать снова.

— Я вот что… Я хотел сказать… Вы, поймите меня правильно. Я не хочу вмешиваться не в свое дело… Я ничего плохого не хочу сказать, но люди говорят, понимаете?

— Ничего не понимаю, Яша. Говорите толком, не ходите кругами.

— Я хочу сказать, вы будьте осторожны с этой дамой.

— С какой дамой?

— С этой… из горисполкома. С Капитолиной.

— А в чем дело?

— Видите ли, вы человек новый, многого не понимаете. Я про Капитолину ничего плохого сказать не хочу, люди говорят. Вы уж сами на досуге обдумайте, — он вперил в Сергея Николаевича выпуклые глаза и произнес чуть слышным шепотом, — стучит.

— Что? — не понял Сергей Николаевич.

Ему стало не по себе от всей этой таинственной муры в полутемной будке, где блестящие Яшины глаза только и видны были ясно; лицо, фигура, руки с пакетиками фотографий незнакомых людей, то вынимаемых на свет специальной лампочки, то задвигаемых обратно, казались зыбкими и нереальными.

— Не понимаете?

— Нет. Ах, нет, постойте. Вы хотите сказать, она — сексотка?

— Не я говорю, — сморщил лицо Яша, — люди говорят. Вот ваши фотографии.

Яша протянул Сергею Николаевичу пустой пакетик, и тот понял, что ему надо уходить.

— Спасибо, — поблагодарил Сергей Николаевич, — до свиданья, Яша.

Он вышел на свет и на свету сунул в карман пиджака бумажный пустой пакетик, данный ему для виду, чуть ли не для конспирации, черт побери. Утреннее хорошее настроение кончилось.

Наталья Александровна поняла, что Яша сообщил мужу какую-то неприятность. На ее вопросительный взгляд он кратко сказал «потом», она не стала расспрашивать. Они быстро сделали покупки и отправились в санаторий к Нике.

По случаю воскресенья детей одели в светлые в крупный синий горошек платья. Ника прибежала в комнату для свиданий веселая и чуточку чужая. Поминутно оборачивалась, порывалась умчаться. Она окрепла и похорошела. Зная, что Ника скоро выписывается, воспитатели разрешили ей оставить небольшую челочку. Челочка кудрявилась над высоким лбом и придавала круглому личику озорной вид. Если бы не платье, ее можно было бы принять за симпатичного черноглазого мальчишку с вздернутым носом и упрямым подбородком.

Наталья Александровна, как всегда, стала потихоньку говорить с Никой по-французски, та не поняла и сказала важно:

— Мама, дети здесь так не говорят. И я не хочу. Я все забыла.

— Эх, дуреха, дуреха, — привлек ее к себе Сергей Николаевич, — смотри, жалеть будешь.

Они пробыли с дочерью все отпущенное для свиданий время, оставили пакет с конфетами и печеньем и отправились домой. По дороге Сергей Николаевич рассказал о странном разговоре с Яшей. Наталья Александровна расстроилась, шла молча, сдвинув тонкие брови.

Дома ждал сюрприз. Письмо от Нины Понаровской. Но не из Кирова, куда она была направлена переселенческим отделом, а почему-то из Дмитрова.

Дела у Нины и Славика шли неважно. Из Кирова они легкомысленно уехали, бросив выделенную коммуналку. Теперь жили на частной квартире, на самом краю города. Писала Нина и про детей. Что они оба хорошо учатся. «Но после школы сидят дома с Анной Андреевной, и это не лучшим образом сказывается на их воспитании. Ты прекрасно знаешь, что за сокровище моя свекровь и как она умеет доводить людей до белого каления».

Переехать к родственникам в Москву, как мечтала Нина, не удалось. Не разрешили прописку. «Устроилась работать буфетчицей на вокзале, а Славик на кирпичном заводе, и устает ужасно». А еще писала Нина о своей тоске по нормальному человеческому общению. «Для меня здесь все чужие, поговорить по душам не с кем. Родная моя, мой единственный друг, Наташенька, так хочется с тобой повидаться. Свидимся ли?»

Наталья Александровна прочитала письмо и неожиданно для себя всплакнула. Чтобы не видел Сергей Николаевич, ушла за перегородку в «кухню», смахивала слезы и тихонько сморкалась в платочек.