— Но, девочки мои, это такая дыра.

— А Полтава?

Сергей Александрович отыскал Полтаву и стал задумчиво смотреть на крохотный кружочек на карте.

— Никого там моих родных не осталось, — тихо сказал он, — папы нет, бабушки Кати нет. Сестры, одна в Англии, одна в Германии, тетка в Праге. Зачем нам Полтава? Только травить душу.

— Но ты же хотел поначалу. В Париже только и разговоров было — поедем в Полтаву, в Полтаву!

Сергей Николаевич промолчал, палец его двинулся вверх, а Нику это слегка огорчило. В санатории на утреннике в честь праздника Восьмого марта ее нарядили в украинский костюм, и ей это очень понравилось. Венок, ленты… Она решила, что на Украине все так ходят.

Наталья Александровна предложила ехать в Одессу.

— Я же там родилась.

— Нас не пропишут в Одессе.

— Почему? В Брянске же прописали.

— То Брянск, а то Одесса. Боюсь, не пропишут.

И все-таки, в тот вечер они решили отправить Сергея Николаевича, как только он получит отпуск, на разведку именно в Одессу. Карту аккуратно сложили и погнали Нику в постель мерить температуру. Сегодня она чувствовала себя хорошо, поела пюре с отварной курицей, купленной втридорога на базаре.

Наталья Александровна села шить шляпу, а Сергей Николаевич стал читать Нике «Сказку о попе и о работнике его Балде». Ника внимательно слушала.

Ей было жаль бесенка, жаль бедного попа, она сердилась на обманщика Балду. Потом Сергей Николаевич закончил чтение и захлопнул книгу. Настольную лампу завесили красным шерстяным платком. Ресницы у Ники стали склеиваться, она повернулась к стене и сладко уснула.

Когда Мордвины узнали о безумной затее Улановых, они запротестовали в голос.

Константин Леонидович стоял среди комнаты, рубил ладонью воздух и твердил, что это сущее легкомыслие бросать квартиру в центре города и ехать неизвестно куда. На новом месте такого жилья Улановым никто не предоставит. Налаживать жизнь следует однажды, а не делать это всякий раз заново. Климат в Брянске прекрасный, а морозные зимы не так страшны, как кажется Наталье Александровне. Работы вдоволь, строительства в городе хватит на десять лет. Скоро достроится театр, открываются три кинозала, летом можно ехать отдыхать на Десну, в лес! Да, что говорить, безумное это решение. Безумное! Иначе не назовешь.

Сергей Николаевич неуверенно поглядывал на жену, но та стояла на своем и выдвигала главный козырь — здоровье Ники.

— А не прячетесь ли вы, любезная моя Наталья Александровна, — щурил на нее сердитые глаза Константин Леонидович, — за свою Нику, чтобы вас, — тут он выбросил вперед указательный палец, — никто не заподозрил в утопических мечтах о южном море и южных звездах. Знаем мы эти ваши дамские штучки.

— Нет, почему же именно дамские штучки, — улыбалась Наталья Александровна, — я очень люблю море и на звезды смотреть люблю, но уж если у нас такой откровенный разговор… есть еще одна причина.

— Какая? — уселся напротив нее Мордвинов.

Ольга Кирилловна стала потихоньку накрывать стол для чаепития. Полные руки ее то сновали среди чашек и блюдец, то замирали. Она прерывала свое дело и вслушивалась в странные речи Натальи Александровны.

— В Париже, в консульстве (мы вам уже об этом рассказывали) нам пели, что после пересечения границы мы вольны ехать, куда угодно. И вот Гродно!

— Это я уже слышал. В Гродно было плохо, вы жили в бараке, вас разбросали, разорвали связи.

— А связи эти, к вашему сведению, складывались десятилетиями.

— Но помилуйте, Наталья Александровна, — воздел руки Мордвинов, — опять двадцать пять! Вы что, не отдавали себе отчета, куда едете? Это неблагодарность, в конце концов, упрекать Советскую власть за то, что она о вас заботится.

— Ах, нет, — живо отозвалась Наталья Александровна, — упреков я не имею. Но душа моя противится этой опеке. Как же мне объяснить, чтобы вы поняли? — она щелкнула пальцами, — вот! Пусть уезжать и бросать квартиру безумие. Но я хочу почувствовать себя, наконец, полноценным человеком, а не опекаемой, пусть тысячу раз из лучших побуждений. Мне надоело ощущать себя недотепой, и… — она хотела добавить еще несколько слов, но почему-то умолкла, встретив внимательный взгляд Сергея Николаевича.

Ольга Кирилловна нечаянно уронила ложку. Ложка звонко стукнула о край блюдца. Ольга Кирилловна прикусила нижнюю губу, погрозила себе самой. Наталья Александровна после небольшой паузы неуверенно добавила:

— Я полноценность свою хочу ощутить.

Мордвинов удивленно поднял брови. Наталья Александровна заторопилась.

— Вам не понять, не пытайтесь. Мы всю жизнь были людьми второго сорта. Саль-з-этранже.

Ольга Кирилловна спросила:

— Что это значит?

— Это значит — грязный иностранец. Это значит — человек без подданства. Это значит — никто. Хочу избавиться, наконец, от этих ощущений.