— Копай, — буркнула первая, — копать можно, когда земля. А это разве земля! Тут каменюка на каменюке. На вершок лопату воткнешь, а дальше все. Нагибайся, ковыряй его, заразу, да в кучу кидай.

— Пропади они пропадом ихние виноградники, — отозвалась женщина с другого конца насеста, — и горы эти пусть пропадут, и море.

— Но вы можете уехать, если не нравится.

— Уехать? — хором подивились женщины, — уехать нам никак теперь нельзя. Мы теперь вроде, как высланные.

Снизу послышалось фырканье лошади и звонкий удар подковы о камень.

— О, брыгадыра чорты нэсуть, — встрепенулась хохлушка, — пишлы, бабы, до работы.

Они, как по команде поднялись, вскинули на плечи лопаты и, не простившись, побрели наверх к участку свежевскопанной земли, сухой и серой, как порох.

Наталья Александровна поднялась с места, и стала спускаться к шоссе. По дороге разминулась с всадником. Он покосился на нее подозрительным и сердитым глазом.

Римма Андреевна подтвердила рассказ. Да, здесь много таких…, вроде как перемещенных лиц.

— Нет, подождите, я не понимаю, как это можно насильно удерживать людей, если им здесь не нравится, и они не хотят.

— Надо заселять пустые поселки. Нужны рабочие руки, — пожала плечами Римма Андреевна.

— А почему эти поселки пустые?

— Опять двадцать пять. Да потому пустые, что еще совсем недавно, до сорок четвертого года, здесь жили татары.

— Куда же они делись?

— Вы, что, Наталья Александровна, милая моя, с луны упали? — в ту же секунду она бросила на нее странный взгляд, — хотя, да, именно с луны. Я знаю, что вы приехали из Франции.

— Продавщица сказала? — фыркнула Наталья Александровна.

— Нет, зачем же. Муж узнал в правлении. От директора. С вами, наверно, многие откровенничают. Про то, как думается на самом деле.

— Простите, я не поняла. О чем именно?

— О нашей милой действительности.

— Вот как. И почему же вы считаете, что с нами откровенничают? — а сама подумала, вспомнив Брянск и Капу-скорпиончика: «И правда. Так оно и есть, вот странность».

— Вы с мужем не советские.

— Нет, как это — не советские? — Наталья Александровна очень удивилась, — мы приехали в Советский Союз, приехали добровольно, нас никто не принуждал к этому шагу. Значит мы — советские.

— Милая моя, — Римма Андреевна тихонько хихикнула, коснулась головой плеча Натальи Александровны. Потом накрыла ладонью ее руку и стала тихо-тихо шептать, хотя на пляже никого, кроме них не было, — чтобы стать советской, милочка вы моя, надо вырасти здесь, пропитаться насквозь советским духом. Проникнуться. А вы другие. Вы, если можно так выразиться, не повязаны с остальными круговой порукой, вы никогда не кричали «распни», когда распинали.

— Мы, нет, мы не кричали. А разве остальные кричали?

— Трудно вам будет, — Римма Сергеевна слегка нахмурилась, сдвинула брови и сменила тему. — Так вот. Всех татар по приказу Сталина из Крыма выселили.

— Всех? И женщин и детей?

— И женщин и детей. Весь народ.

— Но почему? За что?

— За сотрудничество с гитлеровцами.

— И что же, все вот так прямо и сотрудничали с гитлеровцами?

— Нет, конечно, многие ушли в горы, партизанили, многие воевали.

— А выселили всех.

— Практически всех. У нас, например, в совхозе осталась одна татарка с сыном, мать Героя Советского Союза.

— И где же они теперь? Те. Которых выселили.

Римма Андреевна доверительно посмотрела в глаза собеседницы.

— В Сибири, Наталья Александровна, золотая моя, они все в Сибири. А сколько их по дороге погибло одному Богу известно.

— Нет, я все-таки не понимаю, как это можно, как это физически можно — выселить целый народ. Этих — в Сибирь, а тех женщин, наоборот, из Сибири. И тоже насильно.

— У нас все можно. У нашего великого вождя очень большие возможности. Оч-чень. Вы меня понимаете? Я вижу, вы меня понимаете, — одобрила она робкий вопросительный взгляд Натальи Александровны.

Прибежала Ника, разговор прекратился. Они занялись ребенком, стали восхищаться цветными камешками и высохшей крохотной рыбкой. Но долго-долго поглядывала Наталья Александровна на Римму вопрошающим, недоверчивым взглядом, а та легонько кивала в ответ и прикрывала глаза, будто говорила: «Да, моя дорогая, да. Все так и есть. Очень большие возможности».

Совместная жизнь с друзьями не клеилась. Как ни старалась Наталья Александровна смягчить конфликты в отношениях с Сонечкой, они все равно возникали. И потом Сонечка была ужасно шумная. У нее была странная манера говорить в иных случаях жизни громким отрывистым голосом, словно она на вокзале объявляет название станции. Можно же, например, просто сказать: «Сегодня на ужин картошка в мундирах». Нет, обязательно на октаву выше, сливая слова: