В древности имя воспринималось как некий «код судьбы». Оно всегда что-то означало, в нем было зашифровано некое послание или пожелание, содержащее представление родителей о будущем ребенка. Мы и сейчас пользуемся такими «говорящими» именами, порой не понимая их подлинного значения.

«Александр» по-гречески означает «защитник людей», «Филипп» — «любитель лошадей». «Владимир» по-славянски — «владеющий миром». Римское имя «Виктор» означает «победитель», а «Михаил» по-еврейски означает «подобный Богу». До наших дней сохранился обычай принимать новое имя при крещении (если до этого человек носил имя, отсутствующее в святцах), при пострижении в монахи, при посвящении в высший церковный сан. Например, римский папа Иоанн Павел II до возведения в сан Верховного Понтифика был известен как Кароль Войтыла.

Перемена имени символизирует перемену судьбы, перемену жизни. Становясь монахом, человек принимает другое имя вместо прежнего, как бы отказываясь от предшествующей мирской жизни, как бы заново рождаясь.

Египетский фараон Аменхотеп IV, предприняв религиозную реформу и провозгласив взамен традиционного политеизма культ единого бога Атона, изменил и собственное имя, означавшее «Покой Амона», на «Эхнатон» — «Угодный Атону».

Но у имени есть еще одна функция. Имя — это нечто, выделяющее человека из среды ему подобных, делающее его уникальным, неповторимым. Таким образом, имя можно рассматривать как обязательный атрибут человеческого существа. Для древних казалось очевидным, что между именем и душой существует вполне определенная связь, поскольку душа считалась носителем человеческой индивидуальности.

Зачастую имя считалось как бы воплощением самой души. Предполагалось, что знающий имя человека мог повелевать и его душой. Эта связь широко используется в вербальной магии, в различных заговорах и молитвах. В некоторых религиях, в частности, в иудаизме, существует запрет произносить подлинное имя Бога, что является явным отголоском древнейших представлений о связи имени с душой. Этим же объясняется традиция давать ребенку несколько имен: эта мера призвана была запутать злоумышленника и помешать ему причинить вред душе носителя этих имен, поскольку он не мог догадаться, какое из них главное. Такая традиция до сих пор существует у католиков, только объяснение ей дается другое: якобы человеку, названному именами нескольких святых, тем самым обеспечивается большая защита, чем если бы у него было только одно имя.

Древние египтяне были убеждены: если человеку не удавалось сохранить имя, он переставал существовать. Уже во времена царя Пепи имя считалось важнейшей составляющей человека.

Имя как атрибут или воплощение души интересно еще вот чем. Хотя оно может быть выражено материальными знаками, само по себе оно как бы бесплотно, в отличие от крови или сердца, которые можно видеть, осязать, измерять и т. д. Понятие о душе-имени отражает представление о душе как о чем-то бесплотном, неощутимом, более «тонком», чем физическое тело.

Обратим внимание на еще один аспект отождествления души с именем. Имя — это результат разумной деятельности. Имя — это слово, а слово является единицей мысли, элементом сознания. Животные не дают друг другу имен, не определяют словами объекты, с которыми имеют дело. Из всех населяющих землю существ эта прерогатива принадлежит только человеку. Этот факт специально зафиксирован в Книге Бытия, где сказано буквально следующее: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей (очевидно, прежде появления человека имен не было. — Авт.). И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2:19, 20). Стало быть, отождествляя душу с именем, древние заявили о наличии, помимо оживляющей (животворящей) и чувствующей (эмоциональной) функций души, еще и третьей функции — разумной, рассудочной, свойственной только человеку.

Иногда душу называют «вторым Я» человека (лат. alter ego). Предполагается, что «первое Я» — это тело, обычно используемое для идентификации личности (фотография, отпечатки пальцев, словесный портрет и т. д.).

На определенном этапе развития человек начинает выделять себя из окружающего мира, научается мысленно дифференцироваться от толпы сородичей. Изначально интегральное сознание приобретает черты индивидуальности. Появляется, поначалу смутное и неопределенное, представление о своем «Я». Большую роль в этом процессе играет самонаблюдение.

В окружающем мире человек выступает как субъект, вступающий в некоторые отношения (действие, наблюдение) с объектами, и это разделение на субъект и объект вполне оправданно. Здесь человек — сторона познающая, а окружающий мир — сторона познаваемая. Но стоит направить внимание на самого себя, и мы сталкиваемся с проблемой идентификации: кем же является в данном случае человек — познающим или познаваемым? Если я познаю — то тот, кого я познаю, должен быть отличен от меня; если я — объект наблюдения, то кто же наблюдатель? Когда я вижу и осязаю тело другого человека, то выступаю как цельное существо, использующее свои органы для познания. Но когда я вижу и осязаю собственное тело, то кто же я — тот, кто видит и осязает? Ведь наблюдатель отличен от этого тела. Этот «кто-то» и есть «Я» человека, пребывающее в теле, но не тождественное ему.

Наличием этого «Я» объясняется также и тот факт, что, будучи телесно весьма схожими, люди на самом деле — в своем поведении, в своем чувствовании — сильно различаются, так что созерцание одного и того же предмета может вызвать у них абсолютно противоположные эмоции. В этом случае очевидно, что их внутренние «Я» совершенно различны.

Такое понимание души не вызывает возражений. В данном случае душа рассматривается как синоним личности. А под личностью принято подразумевать постоянные, относительно устойчивые свойства человеческой психики (=души). Таким образом, понятие души несколько шире понятия личности (разницу составляют временные, изменяющиеся состояния души), но понятие личности целиком объемлется понятием души.