— Прекрасное занятие, следующие пятнадцать можешь заняться тем же.

— Роднее тебя у меня никого нет!

— Тополь, очнись и прекрати нести бред! Мы с тобой абсолютно чужие люди, и нас ничего не объединяет, кроме ребёнка, которого ты не знаешь даже в лицо.

— Но он есть, — цепляясь за соломинку, жалко улыбнулся Леонид.

— Кроме него, у тебя есть ещё двое, — Надежда с беспокойством скользнула взглядом по наручным часам. — Если тебе необходимо на кого-то изливать свою отцовскую заботу, ступай к ним, а нас с Семёном оставь в покое. Моему сыну уже семнадцать, и он не нуждается в опеке.

— Нашему сыну, Надя.

— Ты потерял на него всякие права в тот момент, когда бросил мне под ноги копеечную милостыню.

— Если бы ты знала, как я сожалею о своём поступке! Сколько раз я вспоминал этот день, и каждый раз моя душа обливалась кровью…

— Меня нисколько не интересуют метания твоей бессмертной души, — холодно сказала Надежда. — Уходи, Тополь.

— Мне бы хотелось увидеться со своим сыном.

— А его ты спросил? Он тебя захочет видеть?

— Он уже взрослый, он должен понять, что жизнь…

— Да никто тебе в этом доме ничего не должен! — повысила голос Надежда и тут же замерла, потому что в двери, за спиной Леонида, раздался звук поворачиваемого в замке ключа.

— Что за шум, а драки нету? — улыбаясь, Семён шагнул в прихожую и увидел, что посреди неё стоит какой-то незнакомый мужчина в плаще. — Ой, извините, я вас не видел. Здравствуйте. Мамуль, я задержался, у нас были дополнительные по физике, ничего?

— Так ты и есть Семён? — мужчина в плаще с восхищением посмотрел на высокого красивого мальчика с синими, как весеннее небо, глазами.

— Тополь Семён Леонидович, приятно познакомиться, — приветливо улыбнувшись, он протянул незнакомцу руку.

— Взаимно, — ладонь мужчины в плаще коснулась руки парня, и неожиданно Семён почувствовал, как она дрогнула. — Тополь. Тополь Леонид Семёнович.

— Так мы родственники? — заметив краем глаза, как побледнело лицо матери, Семён отступил на шаг и ощупал взглядом невзрачную фигуру в плаще.

— Сёма… — руки Надежды задрожали, и она была вынуждена прижать их к себе. Собираясь с духом, она набрала побольше воздуха в грудь и вскинула на сына испуганные глаза: — Семён, ты должен знать, этот мужчина — не просто твой родственник, он… твой отец, — голос не слушался, и последнее слово Надежда произнесла с надрывом.

— Папа? Вот так сюрприз! — словно собираясь заключить вновь обретённого родителя в объятия, Семён широко раскинул руки в стороны. — Сколько лет, сколько зим! Мама, а что ж ты держишь такого дорогого гостя в коридоре?

— Ты предлагаешь посадить его в красный угол, под иконы? — не зная, как расценивать слова сына, Надежда невольно напряглась.

— Ну насчёт красного угла, это ты погорячилась, а за стол пригласить бы не мешало, — Семён снова улыбнулся и заглянул на кухню. — О, да нам особенно и стол собирать не придётся. У нас тётя Инна была, да? Мамуль, может, ты достанешь из шкафчика чистые фужеры, всё-таки как-никак у нас в доме гость, а мы с папой пока посидим, поговорим. За пятнадцать-то лет нам есть о чём поговорить, правда, папа?

— Да я… — Тополь нерешительно затоптался на месте. — Может, в следующий раз?

— Если принять в расчёт регулярность, с которой ты посещаешь наш дом, то в следующий раз мне будет уже тридцать два, — хохотнул Семён. — Да ты не стой, раздевайся, когда ещё посидим за одним столом.

— Ты уверен, что поступаешь правильно? — в лице Надежды не осталось ни кровинки. — Сынок, это застолье никому не нужно. Пусть он идёт, откуда пришёл. У него своя жизнь, у нас с тобой — своя, и ни к чему все эти посиделки. — Сердце Надежды колотилось так, что за его стуком она почти не слышала собственного голоса. — Пятнадцать лет он как-то обходился без нас, пусть обходится и дальше. У него есть другие дети, вот пускай их и воспитывает как хочет, а мы с тобой в его заботе не нуждаемся.

— Что ты такое говоришь, мама? Разве Леонид Семёнович нам чужой? — синие глаза Семёна удивлённо распахнулись. — Сегодня такой праздник, в кои-то веки вся семья собралась вместе, а тебе жаль бутылки шампанского.

— Ничего мне не жаль, делай как знаешь.

Решив не продолжать дебаты, Надежда развернулась и пошла на кухню, оставив мужчин одних. К затее сына её душа не лежала, но оспаривать решение Семёна она не стала по нескольким причинам. Во-первых, пререкаться с сыном в присутствии постороннего, и ведь не просто постороннего, а ненавистного Лёньки, ей не хотелось абсолютно. Во-вторых, несмотря на свои семнадцать, Семён никогда не поступал опрометчиво, и, если на чём-то настаивал, значит, у него имелись на то веские основания. Что он задумал, пока неясно, но в том, что у сына была какая-то причина оказаться за одним столом с папочкой, Надежда поняла и без каких-либо дополнительных объяснений с его стороны.