— Ага, анархист, сам прискакал. А я все телефоны разбил — тебя разыскиваю. Из совхозной конторы сообщили: крутанулся, мол, наш участковый, а потом исчез в неизвестном направлении. Что хорошенького скажешь?

— Читайте вот, — Федорков положил перед Журавлевым кипу объяснительных.

Тот отработанным взглядом быстро схватил суть и, опуская несущественное, пробежал глазами по текстам.

— Ну и что? Не покупал Зубок перцовки в райцентре. Ах, да! Зубок, Зубок!.. Личность известная.

— Задержать?

— Во, уже задержать… Мотор, а не работник… За что задерживать-то? Вразуми меня, темного…

— А вот у меня еще кое-что есть. — Федорков раскрыл свой объемистый портфель и достал коробку. Бережно развязал тесемку, извлек бутылки.

— «Перцовая». Зубок распивал в доме подруги. У нас такая есть… свинарка Нюшка Полунина. По той бутылке проверяли кого или нет?

— Проверяли, но только судимых, — сказал Журавлев.

— Зубка задержать? — Нетерпенье так и срывало с места Федоркова.

— Подожди ты… Заладил. Задержим. Сначала продумай, что, кроме отпечатков, можно из этого задержания извлечь. Пойди в кабинет, посиди и подумай, что и как спросить и в какой очередности. Очерти круг его друзей и подруг, знакомств, с кем мог пить и говорить по секрету. Короче. План мероприятий представишь завтра. Продумай, как с инспектором дорнадзора кабину его МАЗа осмотреть, чтобы он не успел меры принять. Возможно, он перцовку и ворованные деньги под сиденьем прячет. Вот после и будем на беседу приглашать. А к бутылкам немедленно пиши сопроводиловку. Дактокарту готовить после доставления будем. Действуй! Так что поздравляю, лейтенант. Серьезную кражу раскрыл.

— Шутите, Юрий Степанович! Заключения эксперта еще нет. По догадкам судить — это еще бабка надвое сказала.

— Нет, Федорков, не по догадкам. Тут такое дело. Когда мы первую бутылку отправили, я позвонил в ЭКО. Мне ответили: ни по одному проверяемому отпечатки не сходятся. Но заметили, что на следе, снятом с бутылки, характерный шрам просматривается — глубокий, через фаланги двух пальцев тянется. Я в тот момент за эту деталь не зацепился, потому ни у кого из проверяемых судимых шрамов на пальцах и ладонях не видел. А сегодня, едва ты про Зубка заговорил, меня как током дернуло. Ах ты, думаю, как же я раньше-то не сообразил. Ведь Зубку же руку в драке порезали, еще перед уходом в армию. Так что поздравляю, раскрыл ты кражу.

— Без вашей помощи не додумался бы, — засмущался Павел.

— А у меня должность такая… помогать. Яблоком угостишься? — Журавлев выдвинул ящик стола, выложил четыре налитые янтарно-медового цвета славянки. — Ешь. Из собственного сада, в котором я только по большим праздникам бываю. Теща в основном хозяйствует.

…На следующее утро выпал обильный иней. Сверкал под солнцем на крышах и на ознобленной траве. Ветви деревьев в нем словно из серебра вычеканены.

Вместе с ветеранами на закладку парка пришли совхозные специалисты во главе с Малашуком и Либединским. На мотоцикле подъехал Федорков. На прицепе трактора привезли тележку с перегноем.

Малашук прибыл в ватнике, на плече мешок с ясенем. Вытащил саженец. Корень ясеня с мелкими корешками в дернике — мохнатыми, каштаново-рыжеватыми, как борода перса, крашенная хной.

— Дывысь, гарный мой явор?

— Хорош! Ничего не скажешь. Главное, корневая система мощная, — похвалил Нестеркин.

— Хто крепкий корень мае, тот беды не знае. Во, вирш сочинив, — широко, по-детски рассмеялся Малашук.

Между тем Нестеркин поднял руку, намереваясь, как всегда, сказать речь.

— Товарищи сельчане и депутаты! — торжественно начал он.

— Ур-ра! Поблагодарим Ивана Михайловича аплодисментами за содержательную речь, — закричал Федорков.

— Я еще не выступал.

— Время истекло, Михалыч, — весело подхватили в толпе. — Пора за лопаты.

Работа пошла разгораться с ходу, как костер по сушняку. Сделали разметку для лунок. Замелькали лопаты.

Павел сбросил куртку, порезал на куски слой дернины, рачительно, по-хозяйски снял ее, сложил в кучку. Бесплодную глину отбрасывал в сторону. Он жадно вдыхал неповторимый, сладостный запах земли, каждой клеточкой своего молодого тела ощущая неразрывную связь с ней.

Вскоре посадочная яма была готова. Павел измельчил дернину, сбросил ее в яму.

Ребята поднесли с полведерка перегноя. Он высыпал его, перемешал на дне ямы с дерниной, размельченной в крупнозернистый чернозем. Затем взял из люльки мотоцикла дубок, полюбовался им. Опустил корнями в яму и начал засыпать ее выброшенной наверх землей.

— Все! Как здесь и рос… Тянись к солнцу, родимый!