Заметив, что Гарет так и не вспомнил его, Эйнсворт грустно улыбнулся.

— Я приходил сюда несколько лет тому назад, чтобы заплатить долги моего кузена, — пояснил он. — Сумма составляла, кажется, триста фунтов, но Седрик уверял меня, что в случае неуплаты вы угрожали бросить его безжизненное тело в Темзу. Правда, позднее я выяснил, что это был всего лишь шантаж со стороны кузена… но к тому времени вы уже получили мои монеты.

— Вроде бы припоминаю такой случай, — согласился Гарет, мысли которого сейчас блуждали совсем в другом направлении.

Он вдруг почувствовал совершенно необъяснимую симпатию к этому человеку — или джин просто-напросто туманил его сознание и хмель оказался сильнее обычного? — в общем, совершенно неожиданно для себя Гарет спросил:

— Скажите, Эйнсворт, вы счастливы в браке?

— Я?! — удивленно приподнял бровь граф, услышав столь странный вопрос, однако в следующий миг лицо его просветлело от догадки. — Ах да, я знаком со слухами о вашей грядущей женитьбе. Да, ужасающая перспектива для любого мужчины, как бы ни утверждали обратное. Так когда же состоится счастливое событие?

— Оно уже произошло… если быть точным, примерно двенадцать часов тому назад.

Даже если столь смелое заявление и застигло Эйнсворта врасплох, он тактично спрятал свои чувства под маской невозмутимости и, обведя широким жестом пышную обстановку гнезда порока, мягко заметил:

— По-моему, все это — лишь жалкая замена домашнему очагу. Однако на ваш вопрос могу ответить: да, я счастлив в браке.

— В таком случае почему вы в эту ночь не находитесь в супружеской постели?

— Я здесь как раз по требованию моей жены, — иронично улыбнулся граф. — Осенью она ожидает нашего первенца и, полагаю, устала от моих хлопот вокруг нее. Она попросила — нет, скорее потребовала, — чтобы я отвез кузена в город поразвлечься и предоставил ей тем самым несколько спокойных часов.

— Какая снисходительная женщина, — прошептал Гарет с ехидным одобрением. — Очевидно, она еще и красива?

— Это самая прекрасная женщина в мире, и мне не терпится вернуться к ней.

С этими словами Эйнсворт дружески кивнул Гарету и добавил:

— Надеюсь, у нас еще будет возможность продолжить наш спор. А сейчас, если вы меня извините, я заберу Седрика и отправлюсь домой.

В следующее мгновение бархатная портьера с шумом опустилась за спиной графа, и Гарет с тихо похрапывавшей блондинкой снова остались одни в слабоосвещенном салоне. Не обращая внимания на шлюху, Гарет откинулся на спинку дивана и стал мрачно размышлять над словами Эйнсворта.

«…самая прекрасная женщина в мире… не терпится вернуться к ней…»

Искренность его тона тронула Гарета. Никогда прежде он не встречал джентльмена, столь открыто признававшегося в нежных чувствах по отношению к жене. Неужели действительно Можно быть женатым на женщине, которую и любишь, и уважаешь?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, Гарет несколько минут спустя выскользнул из задней двери «Золотого Волка» и, пошатываясь, побрел по темным тихим улочкам города. Резкий порыв ветра пробрал Гарета до костей, но джин настолько притупил его чувства, что холод вызвал лишь минутное неудобство. Более неприятной оказалась странная пустота в душе и боль где-то в области сердца.

Очевидно, жена Эйнсворта не только красива, но и послушна, чего Гарет не мог сказать о своей молодой супруге. Почему же тогда он не слишком жалел о том, что так и не воспользовался перезрелыми прелестями блондинки?

Гарет замедлил шаг, размышляя над этим наблюдением, и попутно обнаружил, что на улице он теперь не один. Сквозь пьяный дурман в голове Гарет ясно расслышал цокот копыт по мостовой и стук колес экипажа. Судя по всему, приближалась наемная карета.

Неожиданно свист кнута рассек воздух, а вслед за этим раздался резкий окрик кучера, подгонявшего лошадей. Встревожившись, Гарет круто развернулся, вглядываясь в темноту ночи; в нем снова пробудился инстинкт самосохранения, несколько приглушенный спиртным. Между тем наемный экипаж повернул на ту сторону улицы, по которой шел Гарет, и теперь мчался прямо на него. Он успел рассмотреть кучера в низко надвинутой на глаза шляпе, лицо которого было закутано темным шарфом, прижатое к стеклу кареты белое лицо пассажира с открытым в торжествующем крике ртом, и, наконец, подковы обезумевших лошадей, вздыбившихся над Гаретом за секунду до того, как он бросился в сторону и провалился в темноту.

— Вы почти ничего не ели, моя дорогая, — озабоченно заметила Джессика Нортрап. Она поставила свою чашку с чаем на стол и внимательно посмотрела на невестку. — Если вы предпочитаете, чтобы в дальнейшем миссис Бредшоу готовила на завтрак какое-нибудь особое блюдо…

— Все прекрасно, мадам, — поторопилась заверить свекровь Марселла, выдавив из себя слабую улыбку. — Просто я переутомилась после вчерашнего, вот и все.

— Ах, это вполне понятно: ведь все происходило в такой спешке. Мы с Невиллом до сих пор никак еще не привыкнем к переменам в нашей жизни. Правда ведь? — обратилась вдовствующая графиня к сидевшему напротив нее деверю.

Невилл Нортрап утвердительно склонил голову.

— Я уверен, Марселла простит нас, если ей покажется, что мы зря здесь болтаемся несколько дней. В конце концов, мы живем в этом доме с ее согласия.

Прежде чем Марселла успела возразить, Невилл уже повернулся к Джессике и начал рассказывать о каких-то своих легкомысленных делах, предпринятых им в последнее время. При этом никто до сих пор так и не сказал ни слова о пустующем месте во главе стола.

Однако по мере продолжения этого тягостного завтрака Марселла поймала себя на том, что невольно поглядывает на стул, где должен был сидеть Гарет. Она также заметила и взгляд Джессики, также время от времени устремлявшийся в том же направлении.