Вопрос разрешился после телефонного разговора Оболенского с начальством. Положив трубку, тот сразу направился к моему сейфу. Ага! В моем дружном коллективе завелся «крот». Ни в каком КБО про мой сейф знать не могли, даже среди работников не все знали. Причем, далеко не все, только ограниченный круг. Сейф у меня был замаскирован плотной портьерой между окном и дверью, а при открытой двери, как сейчас, даже заподозрить там что-нибудь никому бы не пришло в голову - Оболенский точно знал, куда шел и что искал.

Он прикрыл дверь, отодвинул занавеску и попросил открыть сейф, хотя никакого сейфа видно не было. Он был вмонтирован в старинной толстой кирпичной стене и закрыт деревянной панелью. Половина сотрудников Оболенского к тому времени уже уехала, понимая бессмысленность своего тут пребывания, остальные сгруппировались у меня в кабинете. У них всех волосы встали дыбом и здорово округлились глаза, когда я им открыл то, что они просили. Столько денег сразу они никогда в жизни не видели. Первым опомнился Оболенский.

– Что это?

– Выручка, - и открывал сейф, и отвечал я совершенно спокойно, хотя, согласитесь, не очень приятно, когда к вам залезают в карман, особенно с намерением все оттуда забрать.

– А почему не в банке?

– Не успели сдать, мы сдаем раз в неделю.

– Это за неделю столько?
– спрашивая, он и уже крутил номер своего начальника. С его начальником я познакомился немного позже. Это был человек очень похожий на Лаврентия Павловича Берию, в остальном, в общем-то, вполне нормальный мужик, - Мы должны всё это пересчитать и сдать в банк, сегодня же.

– Считайте, только уберите отсюда лишних, - сказал я и стал выбрасывать на бильярд разномастные пачки.

Когда сейф опустел, картина стала еще более впечатляющей. Весь бильярдный стол был закрыт горкой денег в полметра толщиной, но зрители уже попривыкли. Все деньги пересчитали, упаковали в мешки и опломбировали. После этого Оболенский, сидя со мной на диване в котором лежали два ружья, показал мне еще одну накладную и спросил:

– А что это за патроны у вас по складу проходят?

– Патроны?
– я подумал и кликнул девочек, - Принесите мне одну бобину пряжи. Вот видите, пряжа намотана на такую картонную штучку - она и называется патрон.

– А что такие дорогие эти патроны?

– Всё кусается, и пряжа дорогая и патроны, поэтому и колготки наши дорогие.

На этом вопросы ко мне кончились, и мы поехали в банк сдавать деньги. Я там был, чтобы расписаться в ведомости, а от ОБХСС деньги сдавал лейтенантик, тоже, в принципе, неплохой парень, и мне его в тот момент было жалко, потому что одну из уже просчитанных пачек еще в кабинете я сунул себе в карман.

Когда выяснилась недостача тысячи рублей, лейтенантик стал бледно-зелёным. Взятки брать ему было еще не по чину, а зарплата у него была меньше двухсот рублей. Что теперь ему, полгода не есть не пить? Я выдержал паузу, чтобы хоть как-то расквитаться за маски-шоу. Ситуация начинала становиться неприличной, и я отозвал парня в сторону, дал ему недостающую тысячу, но взял с него слово, что он мне будет должен морально. Парень с радостью согласился, он потом сдал мне «крота».

Вечером, включив дома телевизор, первое, что я увидел это репортаж о том, как наши доблестные органы внутренних дел провели блестящую операцию в кооперативе (таком-то). Снимали они, видимо, пока Оболенский держал меня в кабинете. Я увидел своё здание снаружи, склад, комнату ОТК, в коридоре промелькнул испуганный Деревянный -наш вечно пьяный плотник и сторож. Маленький и сухой, как мумия, почти такого же цвета. В телевизоре он был еще смешней, чем в жизни. Никто почти не знал его настоящего имени, все так и звали «Деревянный».

Запах алкогольного перегара от него шел всё время, как от того чиновника из Ревизора -мама в детстве уронила. Его любимое слово было - «звиздомс», правда, в несколько более грубом варианте. На него нельзя было обижаться. Спрашиваешь его, например, очень строго:

– Деревянный, ты куда дел свой топор и рубанок?

– Так э. звиздомс, - жмет плечами и трясет головой, - Звиздомс, покупать надо.

Передача быстро закончилась и совсем не разозлила меня. Я только подумал - хорошо, что Оболенский не очень внимательно прочитал последнюю накладную (про патроны) и не заглянул за диван, а то бы меня еще и в террористы зачислили на время. Оружие и патроны там были самые настоящие.

Они колупались с моими бумагами еще долго, таскали на допросы руководителей трикотажки, у тех оказалось всё в порядке, ничего у них не воровали. А я с самого начала понял, что они ищут. Трепло Зуб всем подряд бахвалился, что ворует эластик на трикотажке, особенно выпивши, а трезвым он тогда уже бывал редко. Но в то время основной запас эластика на складе уже был вполне законным, полученным через КБО, а на Зубовом ворованном вся маркировка была уничтожена. Ничего они не нашли.

Зуба, правда, потом поймали на том же самом, на воровстве эластика, только уже не с трикотажки, а с Клинского химкомбината, арестовали и судили по девяносто третьей прим, но это было гораздо позже, когда он у нас уже не работал. Статья, кстати, страшная - по ней расстреляли директора Елисеевского магазина и не только его, но Зубу дали года три, два из которых он просидел под следствием.