– Ладно, бросьте вы эти счеты! – вмешался Черницкий. – Выступать надо. Зуб может заподозрить неладное. Как вы с ним договорились? – обратился он к Чигирю. – Убиваете Ганичкина и сразу докладываете?

– Да не велел он нам мочить, – неожиданно сказал Чигирь. – Мы его из больнички забрать должны были и к Зубу доставить, целого и невредимого. У нас на другой улице и лошадь с телегой приготовлена. У коновязи дожидается.

Пастухов аж подпрыгнул на стуле, потом подскочил к Чигирю, сгреб его за грудки и выкрикнул:

– И молчишь, скотина! Значит, там еще один из ваших прятался! Ну, мерзавец!..

– Да нету там никого! – жалобно заныл Чигирь. – Лошадка одна и стоит. Она совсем спокойная. Кто ее возьмет-то? Торчит без присмотра.

– Ну так это же отлично! – просиял Сидорчук. – Оно нам только на руку. Значит, Зуб ждет, что ему доставят Ганичкина, терпение проявляет. Человека привезти – это не фунт изюму. На такое дело время нужно. Значит, вот как сделаем. Чигирь возницей сядет, на телегу Егорова положим. Он комплекцией на Ганичкина смахивает. Мы с Чудновым по бокам, заместо тех двоих, которых тут положили. Таким вот макаром и въедем к Зубу во двор. Тем временем ты, Черницкий, и ты, Пастухов, со своими окружите малину. Глядите, чтобы никто не ушел. Стрелять аккуратно, Зуба не задеть!

– Не получится, – мрачно сообщил Чигирь.

Все уставились на него и услышали:

– Никак не выйдет. На подходах телегу проверять будут. Там на одном углу Снежок на стреме стоит, а на другом Волдырь. Если они чужих увидят – тревогу поднимут. А меня сразу завалят.

– Тебя только собственная шкура волнует! – сердито оборвал его Пастухов, но тут в разговор вмешался Сидорчук.

– Да не страшно! – сказал он. – Значит, на телеге один Чигирь поедет, а мы следом потихонечку. Остановят его, он объяснит, что перестрелка случилась. Остальные на себя чекистов отвлекали, а он вот пленника доставил, как велено было. Пока тары-бары, тут и мы подгребем. Снимем, как говорится, часового. Глядишь, дальше полегче будет.

– А что, это идея! – одобрил Черницкий. – Ну, в путь, ребята!

Скрипучая телега неспешно катилась по темным улицам Веснянска. Понурая пегая лошаденка печально вздыхала, но исправно перебирала копытами. На телеге сидел Чигирь. Он ссутулился, мрачно сдвинул брови и держал вожжи в бессильно опущенных руках. На душе у него скребли кошки. Обстоятельства складывались для него самым скверным образом. Куда ни сунься, везде таилась смертельная опасность. Нужно было очень ловко извернуться, чтобы избежать роковой пули или острого лезвия. К сожалению, хитростью и везением Чигирь никогда не обладал и ожидал теперь для себя самого худшего. Впереди страшный Зуб, для которого убить человека – раз плюнуть. Сзади зловещей тенью надвигались чекисты, которые тоже не любили церемониться.

Егоров лежал рядом с ним на соломе, прикрытый для конспирации грязной холстиной. Он изображал беспомощного Ганичкина. Честно сказать, под рукой у него присутствовал австрийский штык, который он в любую минуту мог пустить в ход. Револьвер при нем тоже был, но Сидорчук строго-настрого приказал действовать бесшумно.

Егоров был вооружен до зубов, полеживал на соломе в свое удовольствие, но чувствовал себя обманутым и даже оскорбленным. Он полагал, что ему, водителю и механику, зазорно раскатывать на гужевом транспорте, оставшемся в дореволюционном прошлом, да еще в качестве приманки для бандитов. К тому же возле машины сейчас было бы куда безопаснее.

Егоров не был трусом и никогда не уклонялся от драки, если она становилась неизбежной, но был совершенно уверен в том, что использовать специалистов его уровня для поимки бандитов равносильно заколачиванию гвоздей микроскопом. Водителя очень огорчало, что Сидорчук, опытный и умный человек, не понимал таких простых истин.

Но делать было нечего, приказам приходилось подчиняться. Поэтому Егоров трясся на телеге, доверившись доброй воле бандита Чигиря. В другое время он не сделал бы этого ни при каких обстоятельствах.

Они уже проехали большую часть города и приближались к тому району, где располагалась малина Машки Рябой. Егоров, прикрытый холстиной, знать этого не мог, а Чигирь был в курсе и от этого впадал во все большее уныние. Менее всего ему хотелось сейчас увидеться со старыми дружками, но встреча эта с каждой минутой становилась все более неизбежной. Чигирь вздыхал, все чаще оглядывался назад, смотрел по сторонам, мечтал бросить вожжи и бежать куда глаза глядят. Но уносить ноги ему особенно было некуда, да и воспоминание о пудовых кулаках Сидорчука сдерживало этот порыв. При мысли о том, что в банде Зуба его могут раскусить и первым пустить в расход, по сердцу Чигиря растекался такой лед, что ему хотелось плакать и просить прощения. Бандит, отягощенный такими раздумьями, постепенно впал в прострацию и как бы грезил наяву, не реагируя на действительность. И тут его вернули на землю.

Из темноты, из-за раскидистого куста вдруг выступил человек, силуэт которого едва угадывался, и сказал негромко:

– А ну, стой! Кто такой? Куда едешь?

Чигирь узнал Снежка и никак не мог понять, что это ему принесло, облегчение или, наоборот, досаду. Но голос его, как ни странно, прозвучал довольно уверенно, ничем не насторожив караульного.

– Не узнал, что ли? – буркнул Чигирь, натягивая вожжи. – Свои. Доходягу вот везу, как Зуб велел.

– А остальные где? – спросил Снежок, подходя ближе.