Шрифт:
— Напрасно. Отдай коня, Забира. По-хорошему говорю. Отдай! Ученые просят уважение сделать, не кто-нибудь. На, прочитай бумагу. Здесь все прописано.
Но Забира, не глядя на меморандум, задыхаясь, прохрипел:
— Стреляй меня, комиссар, коли меня, режь на части! Не отдам! Не проси, комиссар!
И, сказав это, Забира выбежал из комнаты, опасаясь, как бы во время спора не увели Светлейшего.
— Говорил я, он помрет скорее, а с жеребцом не расстанется, — сказал комиссар, очень довольный, что не ошибся в своем предположении. — Я Забиру знаю, боец самостоятельный.
— Я поеду в Москву! — Евстафий Павлович с ненавистью глядел на комиссара.
Тот вдруг обозлился и стукнул по столу кулаком:
— Некогда мне заниматься ерундой! Забирай свою бумажку и катись к чертовой матери на зеленом катере!
И снова коневод почувствовал, как замерло больное сердце. Пошатываясь и держась за грудь, Пряхин вышел из кабинета комиссара.
Приказ командарма № 1462
Фира Давыдовна, узнав историю похищения Светлейшего, решила помочь Евстафию Павловичу.
— Мой муж, командарм Подобед, прикажет вернуть коня в Эранию, — сказала она. — Я ни минуты в этом не сомневаюсь. Важно только скорее сообщить ему все подробности дела. Вам необходимо немедленно выехать в штаб армии. Не волнуйтесь, я все устрою.
Она отправила мужу телеграмму и в тот же день получила ответ:
«Послал вызов Пряхину. Целую тебя и Розочку».
По телеграмме командарма святопольская чека выписала пропуск не только коневоду, но и Потемкину, пожелавшему сопровождать Евстафия Павловича.
Поздно вечером Фира Давыдовна и Розочка отправились на вокзал. С тем же поездом, с каким уезжали Пряхин и Николай Николаевич, ехал и Олег на формирование в Н-ск. Там за десять суток обучали добровольцев стрелковому делу, после чего отправляли без задержки на фронт.
Притихшая Розочка молча смотрела на Олега. Фира Давыдовна, материнским чутьем угадавшая все, что творилось в душе дочери, оставила ее наедине с юношей.
— А все-таки самый лучший спектакль у нас был «Отелло», — сказал гимназист.
Ему хотелось сказать совсем другое; но он не нашел нужных слов и смелости.
— Для Святополя неплохой! — согласилась. Розочка.
Они снова замолчали, не зная, о чем говорить.
— Врангель — опасный враг! — задумчиво произнесла девушка.
— Теперь хороших постановок в клубе не будет, — заметил Олег.
— Врангелю помогает Антанта, — сказала она.
— Без Наташи и Василия Ивановича кружок развалится.
Они обменивались фразами, не слушая друг друга. И только когда Олег вскочил в теплушку, он понял, что не сказал самого главного, что обязательно нужно было сказать. И Розочка подумала то же.
Потемкин был поражен, узнав, что Олег записался добровольцем в Красную Армию, но изумления своего не высказал. И сейчас, в вагоне, сидя рядом с гимназистом, он предпочел проявить осторожность.
Горькие думы одолевали Николая Николаевича. Как страшна красная пропаганда! С какой легкостью она беспощадно поражает неопытное сердце!
Потемкин вспомнил свою первую встречу с Олегом в Петрограде. Это был скромный, воспитанный юноша из интеллигентной семьи. А сейчас он, кажется, стал большевиком. Николай Николаевич с затаенной неприязнью смотрел на юношу, хотя в темноте и не видел его лица.
Поезд пришел в Н-ск рано утром, только-только начало светать. Олег, распрощавшись с Потемкиным и коневодом, отправился в военкомат. Пряхин и Николай Николаевич, по указанию коменданта, пошли разыскивать штаб армии. Он размещался в четырех вагонах, стоявших на запасном пути. Здесь уже поджидали коневода. Дежурный офицер, еще с вечера получивший соответствующие указания, немедленно доложил командарму о приезде Евстафия Павловича.
Подобед жил в салон-вагоне, принадлежавшем до революции киевскому генерал-губернатору. К нему был прицеплен обыкновенный мягкий вагон, заменявший приемную. Сюда привели Пряхина и Потемкина, предложив им подождать в свободном купе.
Через несколько минут появился франтоватый адъютант, перепоясанный желтыми ремнями, и, приложив пальцы к козырьку фуражки, объявил:
— Командующий просит к себе товарища Пряхина.
Командарм, пожилой сероглазый человек с аккуратно подстриженной русой квадратной бородкой, просматривал телеграммы, когда Евстафий Павлович и Потемкин вошли в его кабинет, занимавший добрую половину вагона.