Для окончательного завершения этой педантичной дрессировки схоластик прикомандировывается к какому-нибудь учебному заведению, в котором он еще раз, уже в качестве учителя, проходит все то, чему выучился. После этого еще в течение 4–6 лет он штудирует схоластическую теологию в одном из университетов ордена, и этим завершаются его школьные годы.

О научных занятиях, как мы их понимаем, о методическом мышлении и критическом исследовании не может быть и речи. То, что иезуиты называют наукой, есть не более как педантичная формалистика, преследующая исключительно практические цели. Иллюстрацией того, какие понятия о метафизических вещах внушают иезуитам, лучше всего может служить их удивительно грубое понимание загробной жизни, которую они изображают в самых ярких красках, а также культ Девы Марии и святых, близкий к самому низменному идолопоклонству. Тем не менее нельзя отрицать, что среди иезуитов были и дельные образованные педагоги. Но все их заслуги состояли лишь в ревностном распространении классического языка. Учебные заведения иезуитов называются коллегиями. Воспитанники делятся на три разряда: на схоластиков, которые воспитываются как будущие члены ордена, на пансионеров и просто экстернов. Обучение большей частью бесплатное и делается по возможности приятным и легким для учащихся путем разумного сокращения требований. Это чисто механический процесс, нечто вроде военной дрессировки, рассчитанный на то, чтобы сделать из учеников, согласно установленным правилам, субъектов, пригодных для ордена. Первую роль в иезуитской педагогике играет тот общий принцип, что в податливых и восприимчивых юных душах легко сеять злые чувства высокомерия, лицемерия, зависти, тщеславия, презрения к людям и злорадства. Бесконечные похвалы и порицания, дорогие награды и возбуждающие честолюбие конкурсные состязания, вместе с торжественно обставленными экзаменами и раздачами наград; все это должно подстрекать учащихся к соревнованию, возбудить в них дух соперничества, но в то же время вселять ту отвратительную страсть к почестям, власти и борьбе, которая искони отличала иезуитов.

Вся дисциплина основывается на беспрерывном полицейском надзоре за воспитанниками днем и ночью, в каждую минуту, на каждом шагу. Учащиеся сами должны следить и наблюдать друг за другом и неукоснительно докладывать по начальству о проступках товарищей — безнравственная, но бесподобная система подглядывания и подслушивания, в густые сети которой иезуиты излавливают все, что им нужно знать, окончательно уничтожая таким образом всякое свободное проявление воли, чувства, мысли и суждения подчиненных. Само собою разумеется, что тот, кто пользуется такими печальными средствами для достижения своих целей, является врагом высших задач человечества и в культурной истории народов может действовать только в качестве демонической силы.

Пройдя через все испытания и закончив курс учения, схоластик, в возрасте приблизительно 33 лет, получает священнический сан и может занять место коадъютора или професса (professus).Духовные коадъюторы должны быть в равной мере приспособлены к преподавательской деятельности, к роли проповедника и исповедника, а светские, напротив того, должны обладать достаточными познаниями во всех тех вещах, которые не соответствуют духовному званию.

Высшую ступень в иезуитской иерархии занимают профессы четырех обетов, которые они приносят генералу. Они живут в домах профессов. Из их числа выходят сановники ордена; они выбирают генерала, они посвящены в глубочайшие тайны ордена. Помимо общих обетов, они принимают на себя четвертый — беспрекословного повиновения папе.

Впрочем, не все приносят четвертый обет. Большинство ограничивается тремя и составляет страшный институт тайных иезуитов, которые живут, главным образом, в тех странах, законы которых изгоняют из их пределов членов иезуитского ордена, живут в качестве преподавателей, врачей, прислуги, купцов и т. д., а часто и под личиной протестантских священников среди народа. Благодаря своей светской, ловкой и любезной манере обхождения, благодаря своему умению интересно и увлекательно вести беседу, они втираются в семейные дома, в деловой мир, в политику и дипломатию и разными темными средствами ловко плетут свои интриги, бесчисленные примеры которых известны современной истории.

Вся совокупность власти, управления и юрисдикции над организованным таким образом обществом сосредоточивается в руках генерала, избирающегося пожизненно. В тех обширнейших пределах, которые отмежеваны ему уставом, он располагал почти неограниченной властью. Он решает вопросы о принятии в орден, о выходе из него и об изгнании из ордена. Он назначает членов ордена в провинции, ректоров коллегий и прочих должностных лиц.

Его советниками служат генеральный секретарь и адмонитор (наблюдатель) — власть, контролирующая генерала, но не имевшая почти никогда возможности проявить в действительности свою силу и влияние. Так же мало значения имело и другое ограничение власти генерала посредством генеральной конгрегации, которая составлялась из профессов и собиралась для избрания или низложения главы ордена. Генералы всегда умели обезвредить этот ненавистный им институт.

Представителем и заместителем генерала в провинции является провинциал, которому в строго последовательном иерархическом порядке подчиняются супериоры, начальники отдельных орденских домов, советники и наблюдатели, префекты, прокуроры и цензоры.

Ректор коллегии должен относительно каждого воспитанника вести особый лист, в котором отмечаются его имя возраст, его научные и прочие занятия, умственные способности и т. д. Эти листы ежегодно препровождаются через провинциала к генералу. По ним, а также по ежемесячным донесениям супериоров, руководителей испытуемых, начальников новициатов и резиденций (миссионерская станция) и пр., генерал точнейшим образом узнает о личных свойствах членов ордена, о жизни в домах профессов, в коллегиях, провинциях и миссиях. По всем вопросам сомнительного характера сведения сообщаются при помощи шифра, установленного генералом.

Кроме этого предусмотрительного распределения труда, важны также постановления о таких вещах, которые в обычной жизни имеют характер внешний и случайный, но в ордене иезуитов обличают стремление распоряжаться членами как неотъемлемой собственностью ордена. Так, например, орденский наряд отличается от обычного монашеского одеяния и состоит из длинной рясы с пелериной и черной четырехугольной шапочки или низкой широкополой шляпы. Иезуит в таком одеянии должен держать голову прямо, слегка наклонив ее вперед. Он не должен сжимать губ, на прогулке не смеет громко говорить или смеяться.

Глаза его должны быть устремлены в землю, и во время беседы он должен смотреть только на нижнюю часть лица собеседника. Запрещаются разговоры политического характера, а также такие, которые, по своему характеру, не преследуют какой-либо определенной реальной цели.

Последовательная дрессировка в послушании всех видов — внешнего и внутреннего характера — неотступный надзор, распределение дня, совершенно не оставлявшее место личному усмотрению, — все это приводило к тому, что иезуит сбрасывал с себя свою природную индивидуальность и приобретал характерную физиономию, свойственную членам ордена.